Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

-- Я выполняю свой долг, -- отрезал Дубов и положил трубку.

-- И как вы собираетесь вернуть ей деньги? -- чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка.

-- Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, -- беззаботно рассмеялся Дубов. -- И поможет нам ни кто иной как Женька.

-- Какой еще Женька? -- удивился Серапионыч.

-- Компьютерщик из "За вашего здоровья". Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи.

-- Ну а здесь-то чем он вам поможет? -- еще больше изумился доктор.

-- По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, -- сказала Надя. -- Разве что "взломать" банковский счет этого "липового" бизнесмена и снять оттуда сто тысяч...

-- Нет-нет, хакерством заниматься не будем, -- загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво.

"x x x"

Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль "стенки" и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей:

-- Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина?

Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса:

-- О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно "Задница в интерьере"? Всего за пять долларов.

-- Спасибо, у меня самой не хуже, -- вежливо отказалась девушка. -- В смысле интерьер.

Неподалеку на ящике из-под "сникерсов" скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила "поэтический" комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая -- под Евтушенко.

-- Да, поэзия нынче не в чести, -- вздохнула девушка.

-- Это точно, -- согласилась продавщица. -- Вот и Лариска того же мнения.

-- Какая Лариска? -- удивилась девушка.

-- Да вот же она, -- дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. -- Можете погладить, она не кусается.

Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на "поэтическую" матрешку:

-- А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч "зелененьких".

-- Смеетесь, -- махнула рукой дама. -- Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься?

-- Понятно, извините, -- пробормотала девушка и отошла от "стенки". Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек.

-- Не желаете? -- тут же предложил ей господин.

-- Нет, благодарю, я пива не пью, -- отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: -- Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед...

-- О, сударыня, вам повезло! -- сразу оживился господин в шляпе. -- Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству.

-- Вот это -- изящное искусство? -- удивилась девушка, окинув взором "стенку" с ее матрешками и задницами.

-- Увы, -- печально вздохнул искусствовед, -- времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, -- человек в шляпе указал на одного из торговцев, -- при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: "А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?" Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства.

-- Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, -- перебила девушка. -- Простите, как вас величать?

-- У меня самое простое имя, -- расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. -- Петр Петрович.

-- Надя, -- представилась девушка. -- Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле...

-- Да-да, конечно, -- понимающе кивнул Петр Петрович.

-- То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать -- конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое -- в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять -- вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича...

-- Нет, ну зачем же так сразу, -- чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. -- Я за свободное искусство, но в рамках.

-- А, ну понятно. -- Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина?

-- Пушкин -- наше все! -- Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум.

-- А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? -- продолжала Надя. -Например, писем.

-- Чьих писем?

-- Ну, разумеется, Александра Сергеевича.

-- О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь?

"Ну все, пора брать быка за рога", решила Надя, а вслух произнесла:

-- Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя?

-- Да-да, разумеется, -- поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила:

-- Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.И. Бартенев со слов не названного им лица записал, что перед смертью в 1872 году Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести шкатулку с письмами Пушкина и сожгла их все до одного.

С большим пиететом выслушав эту справку, почерпнутую Надей из книжки "Юный пушкиновед", Петр Петрович задал вопрос, которого его собеседница ожидала:

< Назад | Дальше >