Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

A вода вокруг яхты была уже совсем не такой, как на Кислоярке. Никто не пытался пробовать ее на вкус, чтобы выяснить, насколько море соответствует своему названию, но ясно было сразу -- это не живая вода.

Радист Oтрадин, тоже вышедший на палубу, не удержался от поэтического комментария:

-- Но ветер стих, но парус лег,

Корабль замедлил ход,

И все заговорили вдруг,

Чтоб слышать хоть единый звук

В молчанье мертвых вод!

Горячий медный небосклон

Струит тяжелый зной.

Над мачтой Солнце все в крови,

C Луну величиной.

И не плеснет равнина вод,

Небес не дрогнет лик.

Иль нарисован океан

И нарисован бриг?

Кругом вода, но как трещит

От сухости доска.

Кругом вода, но не испить

Ни капли, ни глотка.

И мнится, море стало гнить, --

O Боже, быть беде!

Ползли, росли, сплетясь в клубки,

Слипались в комья слизняки

На слизистой воде.

Виясь, крутясь, кругом зажглась

Огнями смерти мгла.

Вода -- бела, желта, красна,

Как масло в лампе колдуна,

Пылала и цвела.

-- Ну, не стоит уж так драматизировать, Андрей Владиславович, -- сказал Гераклов, прислушавшись к стихам. -- Просто здесь неподалеку находилась резиновая фабрика. A к северу, я так думаю, экологическая обстановка должна быть более сносная.

В пол второго пополудни, когда над морем поднялось разогретое солнцем желтое дрожащее марево и видимость сквозь этот нездоровый туман уменьшилась до нескольких сот метров, корабль вплыл на кладбище. Потрясенные пассажиры стояли на палубе и с ужасом взирали на то, как из мерзкой хмари с обоих сторон выплывают покосившиеся кресты, как будто ядовитые испарения служат им твердой опорой.

-- Боже мой, -- тихо бормотал Грымзин -- этого не может быть. Этого не может быть...

-- Здесь похоронено все, что убили большевики, -- на этот раз без пафоса и даже как-то грустно сказал Гераклов, -- все хорошее и доброе.

Но тут, как гром небесный, прозвучало обычное покашливание Cерапионыча, сопровождаемое неразборчивым бормотанием по поводу старости, курения и наивности. Все резко обернулись к доктору, и в их глазах он мог явственно прочесть вопрос: что вы имеете в виду?

-- Я, собственно, вот что имею в виду, -- спокойно отвечал на невысказанный вопрос Серапионыч, -- здесь до затопления водохранилища был монастырь. A это кресты на куполах из воды торчат.

Столь простое и понятное объяснение этого странного явления почему-то произвело на присутствующих впечатление, подобное удару тяжелого предмета по голове. И все как-то заторможенно и растерянно стали молча расходиться. Серапионыч несколько удивленно посмотрел им вслед, пожал плечами и отхлебнул небольшую толику из заветной склянки -- то ли эликсира цинизма, то ли настойки здравого смысла.

"x x x"

После обеда Грымзин вновь пригласил Гераклова и Cерапионыча к себе в каюту на совет.

-- Приближается решающий момент, -- говорил банкир, -- и мы должны усилить бдительность. Видимо, сегодня до вечера мы подплывем к острову, и потому встает вопрос -- что делать дальше?

-- Утро вечера мудренее, -- сказал доктор. -- По моему мнению, надо, пока возможно, тянуть время. Объявим высадку на остров на завтра утром.

-- Согласен, -- кивнул Гераклов. -- Но что, если они начнут первыми, ночью?

-- Вот тогда и поглядим, -- беспечно ответил Серапионыч. -- В любом случае, мы не знаем, сколько человек и кто конкретно на их стороне, так что остается только ждать и надеяться на лучшее.

-- Лично я сидеть сложа руки не собираюсь! -- заявил Гераклов. -- И если мне суждено погибнуть в неравной схватке, то я заберу с собой по меньшей мере одного... или даже двух коммунистов!

-- Вот, значится, и в Германии, -- задумчиво пробурчал Серапионыч, -боролись с коммунистами, а напоролись...

-- На что это вы намекаете? -- округлил глаза Гераклов.

< Назад | Дальше >