Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

-- Ну да, Владлен Серапионыч, вы у нас умный, -- излил он свою досаду на доктора. И бог его знает, чем бы вся эта перепалка закончилась, если бы в кают-компанию, как ошпаренный, не влетел Егор:

-- Там, там, на берегу, -- возбужденно затараторил он, -- там вооруженные до зубов бандиты. Все такие заросшие и оборванные. И с огромными узлами награбленного добра!

Почтеннейшая публика немедленно сорвалась с места, и Егора, не успевшего посторониться, подхватило живой волной и вновь вынесло на палубу, где адмирал внимательно разглядывал берег в бинокль. Гераклов приплясывал на месте, как боевая лошадь на плацу.

-- Ну, и где же сепаратисты? -- нетерпеливо вопрошал он, водя взглядом вдоль берега.

-- Да вот же они, под рекламным щитом "Test the West". Вон там, -показал пальцем Егор.

-- Евтихий Федорович, можно на минуточку ваш бинокль? -- попросил Гераклов. -- A-а-а, -- уже повеселее протянул политик. -- Да нет, дорогой мой, видишь на них погоны? Это не сепаратисты, это наши.

-- Да, это действительно -- НAШИ, -- как-то устало произнес Серапионыч и двинулся вниз по трапу.

-- Что? Не понял! Что он имел в виду? -- засуетился Гераклов. Но никто ему не отвечал.

"x x x"

Адмирал вместе с Кэт прошли на бак яхты и по ржавой лестнице спустились в угольный бункер. Здесь в самом заду "Инессы" и обитал журналист Ибикусов. Евтихий Федорович деловито уселся на кусок антрацита и безапелляционно заявил:

-- Итак, Ибикусов, восемьдесят второй год, кладбище, захоронение детского гробика и вы в качестве могильщика!

В темноте бункера на мгновение сверкнули глаза черного репортера и так же внезапно погасли. И тут до адмирала донеслись тихие всхлипывания -- он ожидал чего угодно, но не этого. Человек, всю свою жизнь писавший о страданиях и смерти, плакал. Евтихий Федорович несколько смутился и, как бы ища поддержки у Кэт, вопросительно посмотрел на нее. Радистка стояла, переминаясь с ноги на ногу. На этот раз она была одета в платье, одолженное у Вероники, так что непривычный ее вид еще больше сбивал адмирала с толку. К тому же, по-своему истолковав взгляд Евтихия Федоровича, она сказала:

-- Да нет, ничего, не беспокойтесь, я постою.

Адмирал окончательно смутился -- не предложил даме сесть. Нехорошо, конечно, но он же, в конце концов, не виноват -- она, он, ну, в общем радист, столь неожиданно поменял пол. И привыкнуть к этому в одночасье трудно. A вдруг она опять вздумает его поменять -- тогда что? Да, вот времена-то настали. Раньше, может, и жили не так вольготно, но зато хоть не меняли столь стремительно свой пол, политические убеждения и сексуальную ориентацию. Стараясь загладить свою неловкость, адмирал предложил Кэт свою фуражку в качестве подстилки. Чем она немедленно и воспользовалась -откинув юбки, радистка опустила свой небольшой, но крепкий зад в адмиральскую фуражку, которая, к некоторому разочарованию адмирала, пришлась ей в самую пору. Свою досаду он решительно обрушил на еще всхлипывавшего Ибикусова:

-- Хватит, Ибикусов дурака валять, давайте-ка выкладывайте все, как на духу.

-- Что выкладывать-то? -- неуверенно спросил бесстрашный журналист, продолжая шмыгать носом. -- Вам, похоже, и так все известно.

-- Успокойтесь, Ибикусов, -- вступила в разговор Кэт. -- Вот возьмите носовой платок. Высморкайтесь и расскажите нам все, как было. Хорошо? A платок можете оставить себе.

Ибикусов тяжело вздохнул и заговорил:

-- Мы тогда сороковины отмечали. Ну этого, как его, Брежнева. Уж не знаю, почему его так жалко было. Но главное -- нажрались, как свиньи. В "КП" гуляли. То бишь в "Красной Панораме", -- уточнил Ибикусов. -- Я тогда там внештатником был. Днем на журфаке учился, а вечером иногда на кладбище подрабатывал -- могилы копал. Да, ну так вот, начали мы нормально, в смысле застолья. A потом из других газет подвалили, еще водки принесли, и там уже пошло... Один только Швондер был более-менее. Он все Колготкину увещевал не танцевать на столе. Но она так в раж вошла, что пообещала ему на плешь помочиться, если будет ей еще мешать. Тогда он до Березкиной довязался -мол, зачем вы, товарищ, раздеваетесь? A Блинчиков, ну, вы его знаете -редактор "Советской Юности", ему так нагло и говорит: "Иди ты, Швондер, в жопу. Лучше вон занавески потуши -- воняют противно". A это Воронков поблевал в углу, да и занавесками утерся. Ну а чтобы скрыть следы, взял да и поджег их. A сам, здоровенный такой, навалился на Харламушкину, а она из-под него кричит: "Я своему хахалю на тебя пожалуюсь!". A кто ее трахает, всем известно. "И вообще, -- говорит, -- у тебя не стоит, и не тереби мои трусы, придурок". В общем, все шло нормально, девицы уже полураздеты, выпивка еще есть, Швондер у своего дружка, у поэта Феликса Алина на груди рыдает -- то ли Брежнева жаль, то ли занавески. Свинтусов ему шутки ради в карман мочится. Веселье в разгаре. Подробнее, конечно, не помню, сам уже жуть как набрался. Да и что там вспоминать, все как обычно было. Помню только -кто-то из-под стола до моей ширинки довязался. Я, конечно, спрашиваю: "Кто там балует?". Нет, молчат под столом, только сопят, наверно, сосут что-то. И тут как назло появляется физия Швондера: "Тут тебя кое-кто ищет", говорит. Ну, я вышел с ним, думал, что серьезное. Трахать кого групповухой будем. Ан нет, две какие-то мрачные личности в коридоре стоят, а Швондер, жопа такая, перед ними так и приплясывает. "Ибикусов?", говорят и, не дожидаясь ответа: "Одевайтесь, поедете с нами". Ну все, думаю -- крышка. И никогда я теперь не узнаю, кто там под столом сопел. "A в чем дело, товарищи?", спрашиваю, время тяну. "Работа для вас есть", один из них отвечает и гадко так ухмыляется.

-- Они как-то представились? -- перебила Кручинина.

-- Нет, -- упавшим голосом ответил Ибикусов. -- Но я сразу понял, что из каких-то серьезных органов. Они меня повели в машину и куда-то повезли. Когда выгрузили, вижу -- ночь, кладбище и тишина.

-- Матвеевское кладбище? -- попытался уточнить адмирал.

-- Да нет, вроде не Матвеевское, -- неуверенно ответил Ибикусов. -- Эти двое вытащили из багажника маленький детский гробик, обитый металлом, указали мне место и велели копать могилку. Я помню, было очень холодно, но ясно, на небе ярко сиял месяц...

-- Это описано и в стихах, -- не удержалась радистка и процитировала:

Там, за оградою чугунной,

В пыли морозных одеял,

Сквозь мглу ночную серпик лунный,

Как детский гробик, воссиял...

-- Откуда вы знаете эти стихи? -- с ужасом вопросил Ибикусов.

-- Из сборника кисляцкой народной поэзии, -- ответила Кэт.

-- Их написал я, -- грустно, безо всякой рисовки сказал Ибикусов. -Как раз после того случая.

-- И что же было дальше? -- поторопил Евтихий Федорович.

-- A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили, пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я на следующий день очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать -- то ли все это на самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.

-- A те двое, -- продолжал выспрашивать адмирал, -- вы знаете, кто они такие?

-- Да я даже их лиц не запомнил, -- ответил репортер. -- У меня тогда все лица в одно сливались, да они еще в таких шляпах были, что всю рожу закрывают. Помню только, что они о чем-то между собой беседовали, пока я мерзлую землю долбил, и называли друг друга -- Антон Эдуардович и Феликс Степанович. Или нет -- Феликс Антонович и Степан Эдуардович...

Адмирал и радистка переглянулись.

-- A может быть, Антон Степанович и Феликс Эдуардович? -- небрежно, стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.

-- Да, может, и так, -- не стал спорить Ибикусов. -- Потом, они еще в разговоре несколько раз упоминали какого-то Петра Александровича... -- При этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись. -- Вот, собственно, и все. -- Репортер немного помолчал, а потом с жаром добавил: -- Нет, не все. Не все!

-- A что еще? -- заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул на нее.

-- Понимаете, -- совсем тихо заговорил он, -- в гробу был живой ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу каждую ночь! -- вырвалось у Ибикусова. -- Вы понимаете, что это значит?!

-- Успокойтесь, пожалуйста, -- ласково погладила его по руке радистка. -- Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.

-- Правда? -- доверчиво переспросил Ибикусов и, обессиленный, упал на уголь.

-- Оставим его, -- вполголоса сказала адмиралу радистка. -- Мы узнали все, что могли.

-- Ну и что мы узнали? -- пожал плечами адмирал. -- Что журналисты в Кислоярске -- пьяницы и распутники? Так они везде такие. Ну разве что за некоторым исключением.

-- Не только, -- обаятельно улыбнулась Кэт. -- Мы узнали, что похороны инсценировали Антон Степанович Рейкин и Феликс Эдуардович Железякин. Вот только для чего им это было нужно?

< Назад | Дальше >