Виктория Платова "Купель дьявола"

Лелистад, совсем не ближний свет.

- А что, нельзя было нанять техника здесь? Херри-бой замялся.

- Это было бы предпочтительнее, но... Местное население не жалует это место, хотя оно и кормит их. В некотором смысле. Но здесь иногда работают студенты - историки и искусствоведы. Даже гидротехники приезжают...

- А в чем проблема?

- Видите ли... Фризы - а побережье здесь населяют в основном потомки фризов - очень суеверный народ. Они считают остров проклятым.

- Но вас-то они любят, Херри, - я вспомнила дружеские рукопожатия в кабачке.

- Как городского сумасшедшего. Они каждый раз думают, что я не вернусь с острова. Они много лет ждут этого.

- А вы?

- Возвращаюсь, как видите.

Теперь мне стала ясна жалостливая улыбка блондинки с рубенсовскими формами.

- Это... Это как-то связано с Лукасом ван Остреа, Херри? - осторожно спросила я.

- Мне бы не хотелось говорить на эту тему, - Херри-бой нахмурился. - Я ученый, Катрин. Я считаю все это дремучим суеверием...

Ничего себе суеверие, особенно если учесть, что длинные руки Устрицы дотянулись до России и уже там запросто сжали сердца трех человек... Оставшийся за линией невидимого горизонта рыбацкий поселок показался мне самым уютным местом на земле, Ноевым ковчегом со всеми удобствами.

Херри-бой выгрузил ящики на причал.

- Я считаю это суеверием, - снова повторил он. - Великое всегда обрастает нелепыми легендами, потому что не может быть объяснено. Для того чтобы постичь великое, нужно самому возвыситься над великим. И тогда ландшафт его будет ясен - как вид долины с холма. Вы понимаете, о чем я говорю, Катрин?

- О мании величия. Типичный случай для практикующих психиатров.

Херри-бой взял мой рюкзак и закинул его за плечо. Потом подхватил один из ящиков и направился в глубь причала. Мне ничего не оставалось, как забрать второй, набитый сухими сливками, печеньем и кофе ящик и следовать за Херри-боем. ***

Резиденция голландца представляла собой типичный фризский дом - гульфхейс - и была не лишена налета декоративности. Симпатичная игрушка, тульский пряник в голландской упаковке. Дом стоял сразу же за причалом, поднятый на сваи.

Когда я вошла вовнутрь, Херри-бой уже возился с камином. Огонь никак не хотел разгораться, Херри ломал спички и нервничал.

- Туристам должен нравиться ваш шалаш. Просто и со вкусом. И в традициях архитектуры.

- Располагайтесь, Катрин. - Херри-бой обладал счастливым качеством пропускать все мои шпильки мимо ушей. До него в этом преуспели только Снегирь и Жека... Что же она хотела сказать мне перед отъездом? Что-то важное, как она утверждала...

Я прошлась по комнате: вытянутая вдоль высоких перепончатых окон полка, которая, очевидно, служила Херри-бою письменным столом. Компьютер, кипа бумаг, огромное количество книг, раскрытых на середине, в начале и в конце, переложенные закладками. Я мельком взглянула на титульный лист одной из них: 1651 год. Ничего себе, Херри-бой держит целые стада раритетов.

Книги занимали половину пространства комнаты. Другая половина целиком принадлежала фотографии и живописи. Увеличенные детали каких-то набросков и этюдов, удачно сделанные копии деталей - каждая снабжена подробной подписью на голландском. Херри-бой был самым педантичным из всех искусствоведов, которых я знала. Я даже почувствовала легкий стыд, поскольку сама находилась на другом конце спектра: жалкая папочка с материалами по прерафаэлитам уже давно пылилась на антресолях.

Херри-бой наконец-то справился с камином и вышел за перегородку, чтобы поставить чайник. Я продолжала блуждать глазами по комнате: обывательский каминный уголок несколько успокоил меня - кованые щипцы, фаянсовые тарелки из Делфта, тяжелые серебряные подсвечники, - случайная туристочка будет довольна, когда зайдет сюда выпить воды. Но туристочку поджидает разочарование - узкая, почти инквизиторская койка в стенной нише, застеленная спальным мешком. Насчет девственности Херри-боя можно даже не беспокоиться. Ни одна уважающая себя женщина не расположится на этом подобии кровати. Как он сам на ней умещается, интересно? И где располагаются обычно его гости - все эти студенты искусствоведческих факультетов и матерые гидротехники?

- А где живут ваши гости, Херри? - крикнула я.

- В самом городе. Это недалеко отсюда, три минуты ходьбы. Там есть некое подобие маленькой гостиницы. Я специально готовлю ее, но сейчас нет смысла... Вы будете жить здесь.

Я с сомнением оглядела комнату: кроме тюремных нар, компьютерного кресла и небольшой резной скамеечки, в ней не было больше никаких посадочных мест.

- Интересно, как вы себе это представляете, Херри?

- Я лягу здесь, за перегородкой на топчане, - он снова появился в комнате - теперь уже с чайником в руках. - Но, думаю, спать нам сегодня не придется.

- Если честно, я просто валюсь с ног. Сегодня был длинный день. Очень длинный. Давайте перенесем все на завтра.

- Я хотел вам показать... Я проявил фотографии "Всадников Апокалипсиса", которые в Петербурге. Они, конечно, не дают полного представления об оригинале, как вы понимаете. Но я сличил их с центральной частью триптиха.

- И что? - мысль о том, что "Всадники" - это левая створка триптиха, уже успела навязнуть у меня на зубах.

- Это одно произведение, Катрин... Одно целое. Я совместил изображение левой створки и центральной части, и на заднем плане проступило нечто.

- "Нечто" - это что?

- Линии, которые до этого казались произвольными, складываются в определенную систему, в определенный рисунок, вы понимаете, о чем я говорю, Катрин?

- Не совсем, - я отпила кофе из глиняной кружки и едва не обварила себе язык: кофе оказался обжигающим. - Черт!..

- Что случилось?

- Предупреждать же надо, прежде чем кипяток совать! Так и языка лишиться можно...

- Простите меня...

- Ничего. Я слушаю вас, Херри.

- Так вот. Линии складываются в определенную картину. Я уже назвал это посланием Лукаса Устрицы. К сожалению, исследование не может считаться полноценным, потому что я не обладаю оригиналом, не обладаю самой доской. Фотография не может дать полного представления, какие-то малейшие детали, какие-то доли микрона всегда будут упущены. Сейчас я обрабатываю данные на компьютере, но мне нужен оригинал, Катрин. Мне нужен оригинал!

Херри-бой посмотрел на меня умоляюще. Так вот для чего ты вызвал меня сюда: чтобы я прониклась важностью момента и постаралась раздобыть картину, раз уж ты сам потерпел фиаско на этом поприще!..

- Вы даже представить себе не можете, как это важно для науки. Для дальнейшего изучения Лукаса... Ведь сохранилось только четыре его работы, хотя до нас доходят сведения о многих десятках, если не сотнях.

- Да. Он был чрезвычайно плодовит. Я читала об этом в вашей статье, глаза у меня слипались, и даже крепчайший кофе не мог повлиять на общее движение организма в сторону здорового восьмичасового сна.

- Только здесь, в Мертвом городе, за год он написал более десяти картин. Он закончил два триптиха...

- Приятно слышать. Сейчас уже никто не работает с такой интенсивностью, я уже почти завалилась на койку, когда Херри-бой принялся бесцеремонно трясти меня за плечо.

- Прошу вас! Не нужно спать, Катрин! Вы должны увидеть это сами.

- Не сейчас.

- Неужели вам неинтересно? Вы находитесь на пороге величайшего открытия, и вам неинтересно? - он посмотрел на меня с ненавистью.

- Господи, хоть бы вы занимались другим художником, Херри! - в сердцах бросила я. - Не таким, мать его, таинственным...

- "Мать его" - это ваше русское оскорбление, Катрин, если я правильно понял. - Херри-бой взвился с компьютерного стульчика, на котором сидел, и забегал по комнате. - Как вы можете... Я искупаю вину перед Лукасом Устрицей, я не могу заниматься ничем другим...

Даже сон мой куда-то улетучился. Я в недоумении посмотрела на Херри.

- Вину? Какую вину?

- Видите ли, - он сразу успокоился и присел передо мной на пол. - Мои предки родом отсюда, из этих мест. Они жили здесь, в этом городе, когда произошло наводнение.

Я округлила рот, но так и не нашлась, что сказать: сочувствовать трагедии, которая произошла в пятнадцатом веке, по меньшей мере глупо.

< Назад | Дальше >