Орсон Скотт Кард "Сказание о Мастере Элвине"

"Мальчик", сказала Мама.

"Он будет", прошептала мать. "седьмым сыном?". Мама была занята завязыванием пуповины и поэтому не могла даже мельком бросить взгляд на Пэгги. "Посмотри", прошептала она. Малышка Пэгги посмотрела на одинокий сердечный огонь там, на далекой реке. "Да", сказала она, потому что он все еще горел. Не успела она отвести взгляд, как вдруг огонек замерцал угасая.

"Теперь его нет", сказала малышка Пэгги.

Женщина на кровати горько зарыдала, содрогаясь измученным родами телом. "Горевать при рождении ребенка", сказала Мама. "Это самое последнее дело".

"Тихо", прошептала Элеонор матери. "Будь радостной, а не то это омрачит жизнь ребенка!".

"Вигор!", прошептала женщина.

"Лучше молчать, чем плакать", сказала Мама. Она вынесла плачущего младенца и Элеонор приняла его в умелые руки - ей явно приходилось уже возиться с детьми. Мама подошла к стоявшему в углу комнаты столу и взяла платок, который красился среди черной шерсти так долго, что стал цветом чернее ночи. Она натянула его над лицом плачущей женщины, приговаривая, "Спи, мать, спи!"

Когда платок был убран, плач замолк и обессиленная женщина спала.

"Забери ребенка из комнаты", сказала Мама.

"Его еще не пора кормить?" спросила Элеонор.

"Она никогда не станет кормить этого ребенка", сказала Мама. "Если ты, конечно, не хочешь, чтобы с молоком он всосал ненависть?" "Она не станет ненавидеть его", сказала Элеонор. "Это не его вина". "Думаю ее молоко не знает этого", сказала Мама. "Правильно, Пэгги? Чью грудь будет сосать этот ребенок?"

"Своей матери", сказала малышка Пэгги.

Мама пронзительно посмотрела на нее.

"Ты уверена в этом?"

Она кивнула.

"Что ж, хорошо, мы принесем ребенка, когда она проснется. В любом случае, первую ночь ему лучше не есть".

И Элеонор унесла ребенка в большую комнату, где был разожжен огонь, чтобы дать просушиться мужчинам, которые прервали свои бесконечные воспоминания о дождях и потопах похлеще нынешнего для того, чтобы посмотреть на ребенка.

В это время в комнате Мама взяла малышку Пэгги за подбородок, требовательно вглядываясь ей в глаза. "Скажи мне правду, Маргарет. Это не шутка, если ребенок всосет ненависть с молоком собственной матери." "Она не станет ненавидеть его, Мама", сказала малышка Пэгги.

"Что ты видела?"

Малышка Пэгги хотела ответить, но она не знала слов, чтобы описать большинство из тех вещей, которые открылись ее зрению. Так что она просто уставилась в пол. Мама глубоко вздохнула и малышка уже решила, что она вполне созрела для того, чтобы задать ей взбучку. Но Мама молча подождала, а потом нежно погладила ее щеку рукой. "Ах, детка, ну и денек у тебя был. Ребенок мог умереть, если б ты не сказала, что его нужно вытащить. Ты даже сама освободила его рот, ведь именно это ты сделала?" Малышка Пэгги кивнула.

"Достаточно для маленькой девочки и достаточно для всего лишь одного дня". Мама повернулась к остальным девочкам, жмущимся у стенки в мокрых платьицах. "И вы тоже, у вас был тяжелый день. Выйдите отсюда, пусть ваша мама поспит, выходите и идите сушиться к огню. А я пока займусь ужином для вас."

Но Дедушка уже вовсю суетился на кухне, отказываясь даже слышать о том, чтобы кто-нибудь помогал ему. Очень скоро она была у ребенка, разогнав мужчин, чтобы укачать его, дав ему пососать палец. Малышка Пэгги сообразила, что так скоро очередь дойдет и до нее, и предпочла прошмыгнуть вверх по лестнице в темное затхлое пространство чердака. Пауки мало беспокоили ее, кошки почти истребили мышей, так что было не страшно. Она прокралась в свое укромное тайное место и достала резную шкатулку, которую дал ей Дедушка, ту самую, что привез из Ольстера еще дедушкин Папа, когда переехал в колонии. Шкатулка была полна ценнейшими детскими штуковинами - камнями, нитками, пуговицами - но теперь она знала, какая это все ерунда в сравнении с тем трудом, что ждал ее в будущем. Она вытряхнула безделушки и дунула в шкатулку, чтобы избавиться от пыли. Затем положила скомканную пленку внутрь и закрыла крышку. Пэгги была уверена, что в будущем ей придется много раз открывать эту шкатулку. Шкатулка будет взывать к ней, будить посреди ночи, отрывать от друзей, красть все ее мечты. И все это только потому, что этому мальчику там, внизу, обязательно суждено погибнуть от темной воды, если она не использует пленку, предохранявшую его в материнской утробе, чтобы оберечь его и от этой опасности.

На мгновение ей стало очень обидно, что ее собственная жизнь изменилась так сильно. Это было куда хуже, чем надоедливый кузнец, хуже, чем Папа с его поркой орешниковыми розгами, хуже сердитых глаз матери. Все теперь будет иначе и она не была этому рада. Все из-за этого ребенка, которого она не звала и не просила приходить сюда, так какое же ей вообще до него дело? Она протянула руку и открыла шкатулку, намереваясь достать пленку и закинуть ее в дальний угол чердака. Но даже в чердачной темноте она смогла увидеть место, которое было темнее темноты: то место у ее собственного сердечного огня, где пустота глубокой черной реки делала все, чтобы сделать малышку Пэгги убийцей.

Нет, сказала она воде. Ты не можешь стать частью меня. Но это так, шептала вода. Ты полна мной. Без меня ты высохнешь и умрешь.

Все равно, ты не можешь приказывать мне, возразила она. Она закрыла крышку шкатулки и съехала вниз по перилам лестницы. Папа всегда говорил, что если она будет это делать, то заполучит занозу в задницу. На этот раз он оказался прав. Что-то ужалило ее так сильно, что ей пришлось в раскоряку отправиться к Дедушке на кухню. Ясное дело, он оставил на время свои хозяйственные хлопоты, чтобы вытащить ее занозы. "Мои глаза недостаточно остры для этого, Мэгги", проворчал он.

"У тебя глаза орла. Так говорит Папа".

Дедушка довольно посмеивался. "Неужто?"

"Что будет на обед?"

"О, тебе понравится это обед, Мэгги!"

Малышка Пэгги сморщила нос. "Пахнет, как курица".

"Верно".

"А я не люблю куриный суп".

"Это будет не суп, Мэгги. Эта курица будет зажарена целиком, кроме крыльев и шеи".

< Назад | Дальше >