Орсон Скотт Кард "Сказание о Мастере Элвине"

Тем не менее, церковь была вполне реальна. Она была почти готова, стены уже стояли и крыша была настелена. Преподобный Троуэр был человеком рациональным. Прежде чем поверить в любую мечту, он должен был иметь нечто осязаемое и церковь была вполне осязаемой, а это значило что вместе с Армором они смогут добиться осуществления своей мечты. Надо было лишь привлечь сюда людей и сделать этот город центром территории. Его церковь была достаточно большой, не только для церковных собраний, но и для городских. А чем он будет заниматься по будням? Если он не сможет организовать в этих местах школу для детей, это значит что все его образование было дано ему впустую. Учить их читать, писать, считать и, прежде всего, думать, изгнать из их голов все суеверия, не оставляя в них ничего, кроме чистого знания и веры в Спасителя. Он был так поглощен этими мыслями, что даже не заметил, что направляется вовсе не на ферму Питера Мак-Коя, где его ждала кровать в старой бревенчатой хижине. Он шел опять назад, вверх по холму, по направлению к церкви. И только запалив несколько свечей, он понял, что, наверное, проведет ночь здесь. Это был его дом, эти голые деревянные стены, и не было в мире другого места, которое могло бы стать для него домом. Густой запах заставил его почти обезуметь, ему захотелось петь никогда прежде не слышанные им гимны и он сидел, напевая сквозь зубы, переворачивая пальцем страницы Ветхого Завета, даже не замечая написанных на них слов. Он не услышал их, пока они не зашагали по деревянному полу. Только тогда он поднял глаза и увидел, к своему изумлению, несущую светильник миссис Фэйт, за которой следовали восемнадцатилетние близнецы, Вэйстнот и Вонтнот. Они несли большую деревянную коробку. Прошло некоторое время, прежде чем он догадался, что эта коробка должна служить алтарем. И надо признать, что это был очень хороший алтарь, дерево было обработано так тщательно, как смог бы сделать только настоящий мастер-плотник, и отлично окрашено. И на досках, закрывающих верх алтаря, были выжжены два ряда крестов.

"Где вы хотите, чтобы он стоял?", спросил Вэйстнот. "Отец сказал, что мы должны принести его вечером, когда стены и крыша будут закончены".

"Отец?" спросил Троуэр.

"Он сделал это специально для вас", сказал Вэйстнот. "И маленький Ал сам выжег эти кресты, раз уж ему больше не разрешается приходить сюда". Теперь Троуэр стоял вместе с ними и мог убедиться, что алтарь был любовно отделан. Менее всего он мог ожидать этого от Алвина Миллера. Даже присмотревшись к крестам, трудно было поверить, что это работа шестилетнего мальчика.

"Сюда", сказал он, ведя их на место, предназначенное им для алтаря. Алтарь этот стал единственным предметом обстановки в пустой церкви и, будучи свежеокрашенным, он был темнее стен и пола из свежеспиленного дерева. Все это было так замечательно, что слезы подступили к глазам Троуэра. "Скажите им, что он великолепен". Фэйт с мальчиками заулыбались так широко, как только могли. "Вы видите, он не враг вам", сказала Фэйт, и Троуэру оставалось только согласиться.

"Я тоже не враг ему", сказал он. Но при этом он не сказал того, что подумал в этот момент: я одолею его любовью и терпением, рано или поздно, но я одолею его, и этот алтарь явное знамение того, что в глубине своего сердца он тайно взывает ко мне, чтобы я освободил его из тьмы невежества. Не задерживаясь, они поспешили в ночь, домой. Троуэр поставил подсвечник на пол у алтаря, - не на алтарь, потому что это была бы папистская ересь, - и встал на колени для молитвы. Церковь почти готова, в ней есть уже прекрасный алтарь, построенный человеком, которого он боялся больше всего, и на алтаре кресты выжжены руками странного ребенка, символизировавшего непреодолимые суеверия этих невежественных людей. "Значит, ты полон гордости", произнес голос за его спиной.

Он повернулся, заранее улыбаясь, потому что был рад появлению Гостя.

Но Гость не улыбался. "Столь полон гордости". "Прости меня", сказал Троуэр. "Я уже раскаиваюсь в этом. И все же, что я могу поделать с собой, если я так рад великому труду, начинающемуся в этих местах?"

Гость осторожно дотронулся до алтаря, его пальцы ощупали кресты. "Он сделал это, верно?"

"Алвин Миллер".

"И мальчик".

"Да, кресты. Я так боялся того, что они служат дьяволу..." Гость раздраженно посмотрел на него. "И ты думаешь, что, построив алтарь, они доказали, что это не так?"

Пронзенный дрожью ужаса, Троуэр прошептал: "Я не думал, что дьявол способен использовать символ креста".

"Ты также суеверен, как и все они", сказал холодно Гость. "Паписты все время крестятся. Ты что, думаешь, это заклятие против дьявола?" "Но как я смогу отличить дьявола", спросил Троуэр. "Если он способен изготовить алтарь и нарисовать крест..."

"Нет, нет, Троуэр, возлюбленный сын мой, они вовсе не бесы, ни один из них. Ты узнаешь дьявола, когда увидишь его. Там, где у всех людей на голове волосы, у дьявола бычьи рога. Где у людей ноги, у дьявола козлиные копыта. Там, где у людей руки, у дьявола огромные медвежьи когти. И можете не сомневаться: когда придет дьявол, он не станет делать для тебя алтарей." Тут Гость возложил руки на алтарь. " Теперь это мой алтарь", сказал он. "Кто бы ни сделал его, я использую его для своей пользы." Троуэр вздохнул с облегчением. "Освятив, ты очистил его." И он протянул руку, чтобы дотронуться до алтаря.

"Стой!" прошептал Гость. Даже шепотом своим он заставлял стены дрожать.

"Выслушай меня вначале", сказал он.

"Я всегда слушаю тебя", сказал Троуэр. "Хотя я не могу понять, почему ты выбрал столь недостойного червя, каким являюсь я". "Даже червь может обрести величие от одного прикосновения пальца Господня", сказал Гость. "Нет, ты неправильно понял меня - я не сам Господь. Не поклоняйся мне."

Но Троуэр не смог совладать с собой, он зарыдал в экстазе, встав на колени перед этим мудрым и могучим ангелом. Да, ангелом. У Троуэра не было никакого сомнения в этом, хотя у Гостя не было крыльев и он носил костюм, вполне уместный и в парламенте.

"Человек, построивший это, находится в смятении, но в душе его зреет убийство, и если его подтолкнуть, он совершит его. И ребенок, сделавший эти кресты - он действительно, как ты и предполагал, достоин внимания. Но еще не определено, какую жизнь проживет он, жизнь в добре или зле. Обе дороги лежат перед ним, и он открыт влиянию. Ты понял меня?" "Эта работа предстоит мне?" спросил Троуэр. "Должен ли я забыть остальное и посвятить себя обращению этого ребенка на путь истинный?" "Если ты будешь проявишь излишнюю заинтересованность в этом, то его родители заподозрят тебя. Ты будешь продолжать заниматься пастырской службой, как и собирался. Но в сердце своем ты должен направлять все свои усилия на этого необычайного ребенка, чтобы привлечь его на мою сторону. Потому что если, достигнув четырнадцатилетнего возраста, он не будет служить мне, я уничтожу его."

Сама мысль о том, что Алвин-младший будет ранен или убит была невыносима для Троуэра. Она наполняла его таким чувством потери, которое, как представлялось ему, не могли ощущать даже отец с матерью. " Я сделаю для спасения этого ребенка все, на что способен слабый человек", воскликнул он и его голос был столь полон муки, что прозвучал почти как рыдание. Гость кивнул, улыбнулся своей прекрасной любящей улыбкой и протянул руку Троуэру.

"Я верю тебе", сказал он мягко. Его голос был подобен живительной влаге, смачивающей болящую рану. "Я знаю, ты сделаешь все как надо. А что касается дьявола, тебе нет нужды бояться его." Троуэр потянулся к протянутой руке, намереваясь покрыть ее поцелуями; но в тот момент когда он должен был коснуться плоти, там не оказалось ничего. Гость удалился.

Глава 9 СКАЗИТЕЛЬ

Сказитель еще хорошо помнил те времена когда в здешних местах можно было забравшись на дерево увидеть девственные леса, раскинувшиеся более чем на сто квадратных миль вокруг. Времена, когда дубы жили более века и их разросшиеся стволы образовывали настоящие древесные горы. Времена, когда листья над головой были так густы, что в некоторых местах земля была голой из-за отсутствия света.

Этот мир вечных сумерек теперь ушел в прошлое. До сих пор еще оставались области первозданного леса, где неслышно как олени бродили Краснокожие и у Сказителя было ощущение, что он находится в соборе самого почитаемого Бога. Но подобные места были так редки, что за весь последний год странствий Сказителю так и не удалось найти такого места, где можно было бы залезть на дерево и увидеть лес без конца и края. Вся страна, лежащая между Хио и Уоббиш была заселена, хотя и не так сильно как в Европе, и даже сейчас, со своего насеста, расположенного на самой верхушке ивы, Сказитель видел как несколько дюжин очагов выбрасывали столбы дыма в холодный осенний воздух. И во всех направлениях гигантские участки леса были выкорчеваны, земля распахана и засеяна, урожай выращен и собран. Так что земля, которую когда-то гигантские деревья скрывали от небесного ока, лежала теперь ощетинившись стерней и ждала, когда зима укроет ее от позора. Сказитель вспомнил привидевшегося ему хмельного Ноя, которого он некогда вырезал как иллюстрацию к изданию Книги Бытия для воскресных школ шотландской церкви. Ной был наг, с безвольно открытым ртом и все еще зажатой в пальцах полупустой чашей, неподалеку издевательски хохотал Хам; и еще кто-то неизвестный с Шемом, спешившие одеть своего отца. С внезапным волнением Сказитель вдруг понял, что именно сейчас сбывается это предсказанное в Писании пророчество. Это он, Сказитель, усевшись на верхушке дерева, видит обнаженную землю, оцепеневшую в ожидании целомудренного покрова зимы. Он мог только надеяться на исполнение этого пророчества, но никак не предполагал увидеть что-либо подобное собственными глазами. Или, может так статься, что притча эта все же не являлась символом нынешнего времени. Почему бы и не наоборот. Может, вспаханная земля - это символ пьяного Ноя?

Когда Сказитель добрался до земли, то уже полностью пришел в себя. Он размышлял и размышлял, пытаясь раскрыть видениям свое сознание, что необходимо, чтобы стать хорошим прорицателем. И каждый раз, когда ему казалось, что он крепко и надежно ухватил что-то, оно уплывало и изменялось. Он слишком цеплялся за каждую мысль, в результате все дело тормозилось и он оставался как и прежде в полной неуверенности. У подножья дерева он раскрыл свою сумку и достал оттуда Книгу Притч, впервые открытую им в восемьдесят пятом году для Старого Бена. Осторожно расстегнул застежку переплета, закрыл глаза и провел руками по страницам. Открыв глаза, он обнаружил, что его пальцы лежат на Адских Притчах. Конечно, очень подходяще. Его палец коснулся двух притч, обе написаны его собственной рукой. Первая не имела значения, другая же казалась подходящей. "Глупец видит не то дерево, что видно мудрецу."

Тем не менее, чем больше он старался понять смысл этой притчи применительно к его размышлениям, тем меньше видел связи с ними, разве что упоминание о деревьях имело какое-то отношение к нему. В конце концов он вернулся к первой поговорке: "Если глупец начнет бороться со своей глупостью, то станет мудрецом."

Ага. Это уже кое-что. Это был глас пророчества, записанный им еще до начала своих странствий, во времена прежней жизни в Филадельфии. В ту ночь, когда Книга Притчей впервые ожила для него и он увидел, как горящие буквы слагаются в слова, которые должны быть записаны. Ночь эту он провел без сна, пока свет восходящего солнца не залил пылающую страницу. Старый Бен, как всегда по утрам ворчливый, с грохотом спустился вниз по лестнице, понюхал воздух и сказал: "Я надеюсь, ты не пытался спалить дом, Билл?" "Нет, сэр", отвечал Сказитель. "Но мне было видение о том, что Господь хотел сказать в Книге Притчей и я записал его." "Ты совсем одурел с этими своими видениями", сказал Старый Бен. "Истинные видения исходят не от Бога, а из сокровенных уголков человеческого сознания. Если тебе захочется, можешь записать это как притчу. Мысль слишком агностическая, чтобы я мог использовать ее для Альманаха Бедного Ричарда". "Взгляните сюда", сказал Сказитель.

Старый Бен посмотрел и увидел, как гаснут последние язычки пламени. "Что ж, это действительно отличный фокус с буквами. И ты еще утверждал, что не имеешь никакого отношения к магическому искусству". "Но я действительно не колдун. Просто Бог даровал мне это видение". "Бог или дьявол? Если тебя окружает свет, Билл, откуда тебе знать, слава ли это Господня или адский пламень?"

"Я не знаю", сказал Сказитель, все больше и больше сомневаясь в себе. Ведь он был очень молод, не достиг даже тридцати лет, и легко приходил в смущение перед лицом великого человека."

"Или, может, правда действительно открылась тебе, раз ты жаждешь ее так сильно?", Старый Бен покачивал головой, пытаясь разглядеть страницы Книги Притчей через малые стекла своих бифокальных очков. "Буквы прямо-таки выжжены. Забавно, не правда ли, меня называют волшебником, хотя я им не являюсь, а ты, настоящий волшебник, отказываешься признавать это". "Я прорицатель. Ну... хотел бы им стать".

"Я поверю в это, Билл Блэйк, не ранее чем исполниться хотя бы одно из твоих пророчеств".

Все последующие годы Сказитель ждал полного исполнения какого-нибудь из своих пророчеств. Но когда, казалось, это происходило, из глубин его памяти звучал голос Старого Бена, предлагающий иные объяснения, насмехающийся над ним за то, что он так страстно желает обнаружить связь между пророчеством и реальностью.

< Назад | Дальше >