Орсон Скотт Кард "Сказание о Мастере Элвине"

Однако главной причиной того, что Рвач так и не совершил поджог, был не страх, а чисто деловой расчет. Гаррисон хотел продемонстрировать, что ему не нравятся махинации Рвача, который специально задержал груз виски, чтобы заломить цену повыше. Гаррисон показывал ему, что он обладает реальной силой, а Рвач - всего лишь деньгами. Что ж, пусть поиграется в великого и могучего губернатора. Только Рвачу тоже кое-что известно. Он знал, что когда-нибудь Воббская долина подаст петицию в филадельфийский конгресс с просьбой принять ее в Соединенные Штаты. И тогда некий Уильям Генри Гаррисон душу продаст ради того, чтобы стать губернатором штата. А Рвач достаточно выборов повидал, пока торговал в Сасквахеннии, Пенсильвании и Аппалачах, и успел узнать, что немного ты голосов наберешь, если не будешь раздавать направо-налево звонкие серебряные доллары. У Рвача эти серебряные доллары будут. Когда придет время, он может раздать свои денежки голосующим за Гаррисона - и опять-таки может не раздать. Просто так, возьмет и не даст денег. Поможет другому человеку обосноваться в губернаторском особняке, когда Карфаген превратится в настоящий город, а Воббская долина - в полноправный штат. Тогда Гаррисон на всю оставшуюся жизнь запомнит, чем это чревато - бросать нужных людей за решетку. Он зубами будет скрежетать от гнева при виде того, как люди типа Рвача отнимают у него заветную власть.

Вот какими мыслями развлекался Рвач, коротая в запертой кладовке два долгих дня и две темные ночи.

Затем его вытащили, одели и приволокли в суд - небритого, грязного, с торчащими в разные стороны волосами и в мятой-перемятой одежде. Судьей выступал генерал Гаррисон, члены жюри были одеты в мундиры, а защиту представлял - Эндрю Джексон! Очевидно, губернатор Билл хотел позлить Рвача, хотел, чтобы тот начал протестовать, но Рвач тоже не вчера родился. Он знал наперед, что замышляет Гаррисон, поэтому ругаться не стал - выгоды это не принесло бы. Сев на скамью, он выпрямился и решил побыстрее покончить с представлением.

Суд занял несколько минут.

Рвач с непоколебимым лицом выслушал свидетельство молодого лейтенанта, заверившего, что все виски Рвача было продано маркитанту в точности по той же цене, что и в прошлый раз. Согласно официальным бумагам, Рвач ни на пенни не нажился, заставив Карфаген-Сити ждать новой поставки целых четыре месяца. "Что ж, - подумал Рвач, - справедливо, Гаррисон хочет продемонстрировать мне, как должны делаться дела". Поэтому он ни словом не возразил. Гаррисон, облачившись в судебную мантию, веселился от души. "Ничего, радуйся жизни, - думал Рвач. - Все равно меня не разозлишь".

Однако это ему все-таки удалось. Из суммы вычли двести двадцать долларов и прямо на суде передали Эндрю Джексону. Отсчитали одиннадцать золотых двадцатидолларовых монет. Рвач чуть не корчился от боли, видя, как блестящий металл исчезает в лапах Джексона. Тут он не выдержал. Правда, голос ему удалось обуздать.

- По-моему, это явное нарушение, - абсолютно спокойно заявил он, когда истец выступает в роли защиты.

- Он выступает твоим адвокатом не по обвинению в неуплате долгов, растолковал его честь судья Гаррисон. - Он защищает тебя по обвинению в продаже спиртного краснокожим.

Затем Гаррисон улыбнулся и стукнул молотком, показывая, что вопрос закрыт.

Слушание дела о поставке виски в Карфаген-Сити отняло совсем немного времени. Джексон представил суду те же документы и расписки в получении, доказывая, что все до единого бочонки с виски были проданы маркитанту в форте Карфаген и ни капли спиртного не ушло краснокожим.

- Хотя должен отметить, - в конце заявил Джексон, - что количества виски, указанного в данных документах, хватит на три года содержания армии раз в десять больше местного гарнизона.

- Наши солдаты не прочь выпить, а пьют они много, - ответил судья Гаррисон. - Могу поспорить, уже через шесть месяцев этого спиртного не будет. Но краснокожим мы не дадим ни капли, мистер Джексон, можете не сомневаться!

Затем он отклонил все обвинения, выдвинутые против Рвача Палмера, он же Улисс Барсук.

- Пусть это послужит вам уроком, мистер Палмер, - нравоучительным тоном изрек Гаррисон. - Справедливость на границе быстра на расправу. Не забывайте оплачивать свои долги. И никогда не замышляйте зло.

- Да, разумеется, - бодренько отозвался Рвач.

Гаррисон хорошенько его покатал, но все в результате закончилось благополучно. Конечно, потерянные двести двадцать долларов немало беспокоили его, как и два проведенных в тюрьме дня, но Гаррисон вовсе не хотел надувать Рвача. Джексон не знал одного маленького фактика, о котором почему-то никто не счел должным упомянуть, - так случилось, что, согласно контракту, Рвач Палмер являлся официальным маркитантом располагающейся на Воббской территории армии Соединенных Штатов. Документы, доказывающие, что он не продавал виски краснокожим, на самом деле показывали, что он продал спиртное самому себе, да еще с прибылью. Теперь Джексон отправится домой, а Рвач займет место в магазинчике маркитанта, распродавая краснокожим огненную воду по самым неимоверным ценам, делясь прибылью с губернатором Биллом и с радостью отмечая, что дикари мрут как мухи. Гаррисон сыграл злую шутку над Рвачом, это верно, но зато как он разыграл Гикори!

Рвач не преминул отметиться на пристани, когда Джексона переправляли на другой берег Гайо. Как оказалось, законника сопровождали два неимоверно здоровых горца с винтовками на плечах - ни больше ни меньше. Рвач взял на заметку, что один из них выглядит как краснокожий-полукровка, вероятно, помесь черрики и белого человека, - Рвач немало повидал таких типчиков в Аппалачах, там белые мужчины на самом деле _женились_ на скво, как будто те были настоящими женщинами. Причем на обеих винтовках горцев стояло клеймо "Эли Уитни", которое означало, что ружья были сделаны в штате Ирраква, где некий парень по имени Уитни открыл целую фабрику, выпускающую винтовки с такой скоростью, что цены на них сразу покатились вниз. Но самое интересное в этой истории было то, что работали на его фабрике одни _женщины, скво_ из Ирраквы, хотите верьте, хотите нет. Джексон сколько угодно мог распространяться насчет того, что краснокожих надо изгнать на запад от Миззипи, - поздно, слишком поздно. На его дуги встал Бен Франклин, позволив племени ирраква основать на севере собственный штат, и к нему присоединился Том Джефферсон, который только ухудшил положение - во время войны за независимость против владычества короля он подарил черрики право называться полноправными гражданами и голосовать. Начни обращаться с краснокожими как со свободными людьми, и они тут же возомнят, будто обладают теми же правами, что и белый человек. Как тут сохранить порядок в обществе, если творится _такое_? А потом черные станут протестовать против рабства... Оглянуться не успеешь, как будешь сидеть в баре, в каком-нибудь салуне, и слева от тебя развалится _краснокожий_, а справа - _черный_. Нет, это же ненормально, неестественно.

Вот Джексон, к примеру, считает, что спасет белых людей от краснокожих, если будет путешествовать в компании с полукровкой и с винтовками, сделанными руками дикарей. Но хуже всего то, что в мешочке, привязанном к седлу Джексона, позвякивают одиннадцать золотых монеток, монет, которые по справедливости принадлежат Рвачу Палмеру. При мысли об этом Рвач так разозлился, что позабыл о всякой осторожности.

Сосредоточившись, Рвач нагрел горловину мешочка, как раз там, где металлическая булавка пришпиливала его к седлу. Он отсюда чувствовал, как плавится кожа, как она чернеет и твердеет вокруг булавки. Вскоре, когда лошадь пустится вскачь, мешочек непременно упадет на землю. Но поскольку они скорее всего заметят пропажу, Рвач решил не ограничиваться одним мешочком. Он поджарил еще дюжину мест на том седле и на седлах, что были надеты на других лошадях. Переправившись на другой берег, законник и его сопровождающие оседлают лошадей и поскачут домой, но Рвач знал, что еще задолго до Нэшвилла им придется забыть о такой роскоши, как седла. Он надеялся, что постромки Джексона порвутся таким образом, что старина Гикори брякнется прямо на свой зад, а может, даже сломает руку. Одна мысль о подобной перспективе развеселила Рвача и подняла ему настроение. Все-таки забавно быть факелом. Никогда не мешает потыкать какого-нибудь надутого святошу-законника носом в грязь.

По правде говоря, честный человек вроде Эндрю Джексона вряд ли мог состязаться с парой таких отъявленных мошенников, как Билл Гаррисон и Рвач Палмер. Стыд и позор, что армия до сих пор не выдает медалей солдатам, которые спаивают своих врагов до смерти, вместо того чтобы палить по ним из ружей. Потому что в таком случае Гаррисон и Палмер стали бы настоящими героями - в этом Рвач ни секунды не сомневался.

Но тем не менее он знал, что Гаррисон все равно выкрутится из положения и найдет способ объявить себя героем, тогда как на долю Рвача останутся деньги. "Что ж, таков порядок вещей, - философски решил Рвач. - Одни получают славу, другие - желтые монетки. Но я против этого не возражаю если только не окажусь среди тех, кто заканчивает вообще с пустым карманом. Хотя к проигравшим я себя никогда не относил. Но ежели я проиграю, ой, как все пожалеют, ой, как пожалеют".

2. ТАКУМСЕ

Пока Рвач смотрел, как Джексон переправляется через реку, Такумсе наблюдал за бледнолицым торговцем виски и видел, что за пакость тот подстроил законнику. Это увидел бы каждый краснокожий, если бы посмотрел в ту сторону, - ну, во всяком случае, каждый трезвый краснокожий. Белый человек часто поступает непонятно и неразумно, но, если он начинает играться с огнем, водой, землей или воздухом, от глаз краснокожего ему никогда не укрыться.

Такумсе _не видел_, как кожа седла на лошади Джексона почернела и обгорела. Он не почувствовал жара. Он увидел лишь какое-то возмущение в воздухе, крохотный водоворотик над водой, который и привлек его внимание. Нарушение в плавном течении земли. Большинство краснокожих не обладали таким острым чувством восприятия, как Такумсе. Только младший брат Такумсе Лолла-Воссики владел еще более острым ощущением земли - но подобных ему Такумсе никогда не встречал. Он знал все водовороты, все омуты в течении жизни. Такумсе помнил, как их отец Пукишинва говорил когда-то, что Лолла-Воссики будет шаманом, а Такумсе станет великим вождем.

Это было еще до того, как Лживый Рот Гаррисон застрелил Пукишинву прямо на глазах у Лолла-Воссики. Такумсе тогда был на охоте, в дне ходьбы к северу, но он ощутил случившееся убийство, словно ружье выстрелило у него под ухом. Когда белый человек творит магический знак или заклинание, Такумсе чувствует неприятный зуд под кожей, но когда бледнолицый убивает будто нож вонзается в сердце.

Рядом с ним находился другой его брат, Метава-Таски, и, повернувшись, Такумсе спросил его:

- Ты слышал?

Глаза Метава-Таски расширились. Он ничего не ощутил. Но даже в те годы, даже в том возрасте - ему и тринадцати не исполнилось, - Такумсе не сомневался в себе. Он чувствовал. Он не ошибся. Произошло убийство, и он должен спешить к умирающему человеку.

Он бежал первым. Его слияние с лесом и землей было абсолютным - такое в древние времена было доступно каждому краснокожему. Ему не нужно было думать, куда поставить ногу; он знал, что корни под его ногой размягчатся и прогнутся, листья покроются влагой и не зашуршат, ветви, откинутые в сторону, сразу вернутся на старое место, не оставив и следа, что он здесь прошел. Белые люди любили бахвалиться - мол, они умеют двигаться так же бесшумно, как краснокожие. Некоторые из них действительно умели - только им приходилось идти медленно, осторожно, оглядывая землю впереди себя, огибая кустарники. Они понятия не имели, что краснокожий практически не задумывается об этом - он и так движется совершенно бесшумно.

Стремительно мчась через леса, Такумсе не думал о том, куда поставить ногу, не думал о себе. Его окружала зеленая жизнь лесной страны, и в сердце ее, прямо у него перед лицом, все усиливаясь, вращался черный водоворот, засасывающий туда, где живая зелень была прорвана, как рана, чтобы пропустить сквозь себя убийство. Вскоре и Метава-Таски ощутил водоворот. Выбежав на поляну, они увидели лежащего на земле отца с развороченным от выстрела лицом. А рядом, молча и ничего не видя вокруг, стоял десятилетний Лолла-Воссики.

Такумсе нес тело отца на плечах, как тушу оленя. Метава-Таски вел Лолла-Воссики за руку, иначе мальчик отказывался сдвинуться с места. Мать встретила их скорбными рыданиями, ибо она тоже почувствовала смерть, правда, пока не вернулись сыновья, не знала, что погиб именно ее муж. Мать веревками примотала тело мужа к спине Такумсе, после чего он забрался на самое высокое дерево в округе, отвязал погибшего отца и привязал его к самой высокой ветви, до которой только смог дотянуться.

Он мог бы выбиться из сил и случайно выронить тело - дурнее знака не придумать. Но Такумсе не выбился из сил. Он привязал отца так высоко, что солнце касалось его лица круглый день. Птицы и насекомые будут питаться его плотью; солнце и ветер иссушит его; дождь смоет останки на почву. Таким образом Такумсе возвращал отца обратно земле.

Но что было делать с Лолла-Воссики? Он ничего не говорил, не ел, если его насильно не кормили, и, если бы его не водили за руку, он бы всю жизнь просидел на одном месте. Мать страшно перепугалась, увидев, что произошло с сыном. Она очень любила Такумсе - ни одна женщина в их племени не испытывала таких чувств к собственному ребенку, - но Лолла-Воссики она любила больше. Множество раз она рассказывала всем, как малыш Лолла-Воссики в первый раз закричал, - это случилось во время зимы, когда воздух становится особенно злым и кусачим. Он плакал и плакал, его было не остановить, как ни укрывала она малыша медвежьими и бизоньими шкурами. Наконец он немного подрос и сам смог объяснить, почему он все время плачет. "Пчелы умирают", - сказал он. Вот каким был Лолла-Воссики, единственный шони, способный ощущать смерть пчел.

< Назад | Дальше >