Орсон Скотт Кард "Сказание о Мастере Элвине"

Долорес, натянув простыни до подбородка, лежала в постели и смотрела на него расширившимися, испуганными глазами.

- Что случилось?! - закричал Кэвил. - С тобой все в порядке?

- Разумеется! - резко ответила она. - Почему ты дома?

Что ни говори, а такого ответа никак не ожидаешь услышать от женщины, которая секунду назад в страхе кричала.

- Я услышал твой крик, - объяснил Кэвил. - И закричал в ответ.

- Я слышала. Я все здесь слышу, - отрубила Долорес. - Мне больше ничего не остается делать, кроме как лежать и слушать. Я слышу все, что говорится в этом доме и что здесь делается. Да, я слышала тебя. Только говорил ты не со мной...

Кэвил был поражен. Голос ее звучал зло. Он никогда не видел, чтобы она злилась. В последние дни они вообще не обменивались ни словом когда он завтракал, она спала, а обеды проходили в полной тишине. И вот теперь эта злость... откуда? Почему?

- Я видел, как из дома выбежал чернокожий, - пробормотал Кэвил. - И подумал, может, он...

- Может, он что? - насмешливо спросила она, будто бросая ему вызов.

- Может, он сделал с тобой что-нибудь отвратительное?

- О нет, ничего особенно отвратительного он со мной не делал.

Тут в голову Кэвила пробралась одна страшная мыслишка, настолько страшная, что он сначала даже не воспринял ее.

- И чем он тогда здесь занимался?

- Он исполнял тот же самый святой труд, который исполняешь ты, Кэвил.

Кэвил потерял дар речи. Она знала. Она все знала.

- Прошлым летом, когда сюда пожаловал твой дружок, преподобный Троуэр, я лежала в постели и слышала, о чем вы разговаривали.

- Ты спала. Твоя дверь была...

- Я все слышала. Каждое слово, каждый звук. Я слышала, как вы ушли из дома. Слышала, о чем вы говорили за завтраком. О, как мне тогда захотелось убить тебя! Долгие годы я считала тебя любящим мужем, настоящим христианином, а все это время ты кувыркался с чернокожими бабами, после чего продавал своих детей в рабство. Ты настоящее чудовище. Настолько отвратительное и грязное, что своим существованием оскверняешь весь свет.

Но мои руки не могут удержать нож или нажать на курок. Поэтому я принялась размышлять. И знаешь, что я придумала?

Кэвил ничего не ответил. Судя по ее словам, он совершал нечто грязное и постыдное.

- Все было не так, я исполнял святой труд.

- Это был разврат!

- Мне явилось видение.

- Ну да, твое видение... Какое замечательное видение тебе явилось, мистер Кэвил Плантер! Видите ли, теперь тебе разрешено плодить детей-полукровок. Так вот тебе одна новость. Я тоже могу родить полукровку!

Картина начала обретать смысл.

- Он изнасиловал тебя!

- Он не насиловал меня, Кэвил. Я пригласила его в дом. Сказала, что надо сделать. Заставила назвать меня самкой и помолиться вместе со мной до и после, чтобы сей акт был так же свят, как и твои действия. Мы помолились твоему проклятому Надсмотрщику, только он почему-то не объявился.

- Этого не было, нет...

- Каждый раз, когда ты уезжал с плантации, мы встречались - всю зиму, всю весну.

- Я не верю. Ты специально лжешь, чтобы причинить мне боль. Ты не можешь... доктор сказал... это причиняет тебе страшную боль.

- Кэвил, я считала, что познала всю боль на свете, - до того, как узнала, что ты вытворяешь с чернокожими женщинами. Так вот, те страдания ничто по сравнению с моими нынешними муками, слышишь меня? Дни, когда меня терзала болезнь, теперь мне кажутся праздником. Я беременна, Кэвил.

- Он изнасиловал тебя. Вот что мы скажем людям, а чернокожего повесим, чтобы неповадно было и...

- Повесим? Но что он совершил? На этой плантации насильник только один, так что не думай, что я буду говорить то, о чем ты меня просишь. Если ты попробуешь хоть пальцем тронуть отца моего ребенка, я всей стране расскажу, чем ты тут занимаешься. В воскресенье я встану и объявлю об этом в церкви.

< Назад | Дальше >