Глеб Голубев "Тайна пирамиды Хирена"
ГЛАВА I. ЗДРАВСТВУЙ, ВЕЛИКИЙ ХАПИ!
Летчик лихо положил старенький скрипучий "остер" на крыло, и все передо мной закружилось, как в бешеной карусели: мертвая желтизна пустыни, черный, угрюмый конус пирамиды Хирена, смятые и навеки застывшие красноватые складки гор, широко разлившаяся река с пальмами, торчавшими из воды. Потом на миг все замерло, снова встало на место; мы стремительно начали снижаться, едва не задев за крону пальмы. Летчик обернулся и что-то весело крикнул. Но я не слушал, жадно всматриваясь в приближавшийся берег, где быстро вырастали перед нами такие же серые, как пески вокруг, глиняные кубики домов.
"Странное чувство, словно возвращаюсь домой", -- подумал я. Но анализировать свои ощущения было некогда. Самолет коснулся колесами земли, резво подпрыгнул, словно надеясь снова взмыть в небо, затрещал, заскрипел и остановился в густой туче удушливой пыли. А когда пыль осела, нас уже успела окружить толпа горластых ребятишек. К самолету подбегали сотрудники экспедиции. Мелькнуло украшенное роскошными усами улыбающееся лицо Ахмета, раиса наших рабочих.
Я с трудом выбрался из тесной кабины на крыло, десятки дружеских рук помогли мне спрыгнуть на землю.
-- Ахлан ва сахлан, йа эфенди! [ -- Добро пожаловать, господин! (арабск.).] -- несколько раз кланяясь и прижимая руки к белой галабии, сказал подошедший раис. -- Мабрук! Мабрук! [-Благословляю! Благословляю! (арабск.).]
Перебрасываясь на ходу отрывистыми вопросами, мы пошли в лагерь, окруженные почетным эскортом любопытных мальчишек.
-- Бензин достали, Алексей Николаевич?
-- Ну, как там в Каире?
-- Пиотровского видели?
Наш лагерь разбит на окраине селения, возле самой реки. Квадрат из шести палаток, а в центре на высоком шесте -- родной алый флаг. Рядом с ним особенно странно выглядит экзотический штандарт с изображением женщины в длинном клетчатом одеянии, с причудливыми
украшениями из перьев на голове. Она нарисована так, как принято было у древних египтян: голова в профиль, плечи и грудь -- анфас. Это изображение древней богини истины и точности Маат стало эмблемой всех археологов, занятых раскопками на берегах Нила.
Рядом с палатками стоял у берега наш флот -- два катера с парусиновыми тентами.
Приятно было утром в одних трусах выскочить из палатки и бежать по влажному, прохладному песку навстречу лениво набегающей воде. И теперь, вдохнув сыроватый воздух, которым тянуло от реки, я снова радостно подумал: "Вот я и дома". И с тем же радостным чувством возвращения, пригнувшись, шагнул через порог своей палатки.
В ней всегда приятный мягкий сумрак. Я сел на койку, торопливо снял надоевший галстук и расстегнул воротник, потом с наслаждением стащил с уставших ног тяжелые ботинки.
А в открытую дверь была видна река, разлившаяся так широко и привольно, что другой берег едва угадывался серой полосой. Почти посредине реки, отражаясь в мутной воде, неподвижно застыли пальмы, затопленные разливом...
И тут новая мысль вытеснила все остальные: "Неужели это в самом деле передо мной Нил, Великий Хапи древних египтян, а Москва и родной дом за тысячи километров отсюда?"
-- Разрешите, Алексей Николаевич? -- заслонив своей мощной фигурой пальмы и реку и окончательно прогоняя своим деловым видом все лирические мысли, спросил мой помощник, Павлик Дроздов.
Ему уже за тридцать, но я помню его еще студентом и зову просто Павликом.
-- Заходи, заходи.
Он с трудом втиснулся в дверь и уселся напротив меня, вытирая лицо.
-- Черт, никак не привыкну. Февраль, а на дворе такое пекло. Утром было двадцать три, сейчас никак не меньше тридцати. А в Каире?
-- Там чуть поменьше, но асфальт, вонь, бензин.
-- Да... А в Москве сейчас на лыжах катаются, -- мечтательно сказал он. -- Снежных баб небось ребятишки мои лепят...
Ребятишек у него было двое, и рассказывать о них он мог бесконечно, так что я поспешил вернуть его к нашей действительности:
-- Ну, докладывай, что вы тут без меня накопали.
Павлик вздохнул и положил на стол журнал раскопок.
-- Вскрыто еще пять погребений...
-- И все пустые?
-- Все ограблены. На втором раскопе вскрыли еще три зерновые ямы. В одной обнаружено четыре целых сосуда и стеклянная бусинка; видно, обронила какая-то древняя египтянка.
-- Маловато, -- вздохнул я, листая журнал.
-- Да, не густо. А время подпирает.
Время нас подгоняло неистово. Пролетая сегодня над Асуаном, я видел своими глазами, как быстро росла высотная плотина. Котлован будущей станции, на дне которого сновали крошечные машины, уже казался существующим здесь от века, как окрестные горы и привольно текущая река. Скоро уровень воды поднимется на добрую сотню метров, и целую страну поглотит новое море, разлившееся от Асуана до третьих-порогов, почти на пятьсот с лишним километров вверх. И тогда навеки скроются под водой все эти древние поселения, изумительные храмы, вырубленные тысячи лет назад в скалах, замечательные памятники искусства.
Чтобы изучить их, раскопать, если возможно, а самые ценные перенести на другое место и спасти от затопления, и приехали мы сюда, в Нубийскую пустыню. Десятки экспедиций вели раскопки по берегам Нила. Итальянцы, поляки, японцы, аргентинцы -- весь мир откликнулся на призыв правительства Объединенной Арабской Республики.
Высотная плотина росла с каждым днем, и времени у нас оставалось все меньше. Его жалко было тратить на раскопки пустых могильников, давнымдавно уже разграбленных и опустошенных.
А ведь где-то рядом, совсем под боком, могли таиться и еще не открытые памятники. С древнейших, незапамятных времен стремились египтяне сюда, в легендарную "страну Куш", как называли они Нубию. Здесь были "Врата Юга". Воины фараонов сотнями гибли от стрел воинственных и свободолюбивых нубийцев, целые армии пропадали бесследно в песках пустыни от голода и жажды. Но египетские отряды упорно пробивались все дальше к югу, строили колодцы, высекали каналы в скалах, возводили неприступные крепости с пугающими названиями "Защита от троглодитов" и "Обуздавшая чужестранцев". Остатки крепостных стен и башен до сих пор торчат из сыпучих песков. Завоевателей манили богатства Нубии: золото и шкуры редких зверей, слоновая кость и черное дерево, драгоценные камни и строевой лес для постройки кораблей. А главное -- рабы. В рабов они превращали захваченных в плен местных жителей.
Сколько интереснейших памятников осталось от тех времен на берегах Нила: пещерные храмы, пирамиды, руины крепостей! Где ни копнешь, повсюду клад для археологов.
Археологи с помощью инженеров из нескольких стран уже начали подготовительные работы по переносу в безопасное место уникального пещерного храма в Абу-Симбеле. Целую гору, в толще которой он вырублен, предстояло распилить на куски по тридцать тонн весом, поднять на сто метров и там снова собрать! Экспедиция Бориса Борисовича Пиотровского нашла в глубине пустыни остатки древнего замечательного колодца и возле него памятную стелу с надписью времен фараона Рамзеса II. Польские ученые обнаружили в Фарасе интереснейшие фрески.
А у нас?.. Чем мы можем похвастать, кроме трех десятков опустошенных грабителями еще в древности могил да нескольких глиняных кувшинов, каким-то чудом уцелевших в занесенных песком древних хозяйственных ямах? Таких сколько угодно в любом музее.
-- Саида, йа хавага! [ -- Здравствуйте, господин! (арабск.).] -- прервал мои невеселые размышления низкий почтительный голос.
Подняв голову, я увидел в проеме дверей темное морщинистое лицо нашего повара Ханусси. Поприветствовав меня по-арабски, он тут же перешел на безукоризненный английский язык:
-- Если я не помешаю, то хотел бы обсудить с вами завтрашнее меню, сэр.
-- Конечно, Ханусси, заходите, присаживайтесь.
-- Благодарю вас, сэр.
Он упорно так величал меня, и я уже устал делать старику замечания. Ханусси вежливо выслушивал мои возражения, почтительно кивал и кланялся, прикладывая руки к груди, но все повторялось по-прежнему:
-- Да, сэр. Слушаю, сэр.
Обидно задевала меня и другая тонкость, которую я все-таки улавливал даже при весьма скромном знании арабского языка: старик никогда не называл меня "йа эфенди", как это принято, обращаясь к людям в европейском платье, хотя бы они были и египтянами, но неизменно говорил "йа хавага", подчеркивая этим каждый раз, что я чужак, иностранец.
Мне оставалось утешаться мыслью, что Ханусси за свою пеструю жизнь слишком долго общался с различными "лордами" и "господами", чтобы теперь надеяться перевоспитать его.
О своей биографии Ханусси распространяться не любил, но, судя по всему, она была у него довольно бурной и, опасаюсь, небезгрешной. Восстанавливать ее приходилось по отдельным наблюдениям и случайно прорвавшимся воспоминаниям самого Ханусси. Получалось, что старик во время первой мировой войны служил в английской армии и побывал даже в Китае. Несколько лет провел во Франции. Потом Ханусси работал, очевидно, частным гидом в самых различных уголках Египта, потому что великолепно разбирался в тонкостях древнего искусства и превосходно знал все основные исторические памятники: и пирамиды в Гизе, и развалины Тель-аль-Амарны, и луксорские храмы. Изучил он досконально и знаменитые гробницы Долины царей, причем, по-моему, отнюдь не из чистой любознательности...
Привыкнув обманывать легковерных туристов, старик нередко напускал на себя мистическую таинственность. Помню, как при первом знакомстве он атаковал меня:
-- Дайте мне только собственноручно написанное вами имя и имя вашей супруги, и я сделаю вам очень сильный амулет. Он будет совсем маленьким, вы сможете постоянно носить его при себе. Не надо с ним расставаться, это главное. Даже купаясь, держите его в зубах. Он будет вас охранять и при этом благоухать, как цветок лотоса. Всего за два фунта. Не верите? Вот это плохо. Надо верить, без веры не поможет никакой амулет...
С подобными же предложениями он приставал к каждому новичку. Но мы дружно поднимали его на смех.
Наши подшучивания не задевали старика.
-- Вы увидите в Египте еще много вещей, которых вам не понять, -- многозначительно отвечал он. -- Да и не нужно так вникать во все, доверьтесь опыту других, более мудрых...
Где Ханусси выучился поварскому искусству, так и осталось неясным, но готовил он превосходно. Вот и сейчас он нарочито равнодушным тоном перечисляет блюда, которые наметил готовить завтра:
-- Фатта, кебаб, на третье яурт с фруктовым салатом, сэр, а на ужин, если не возражаете, тамийя в чесночном соусе или вы хотите что-нибудь из французской кухни?
Слушая все это, я поймал себя на том, что неприлично громко, на всю палатку, глотаю слюнки.
Отпустив поскорее лукавого старика, я наскоро рассказал Павлику, какие хозяйственные дела мне удалось "провернуть" в Каире, и, наконец, остался один.
Наступил уже вечер -- вернее, упал на землю стремительно и внезапно, как это бывает только на юге. Багровое уставшее солнце скатилось к вершинам далеких гор, и песок вокруг на миг покраснел, словно обагренный кровью. А едва солнце скрылось за горами, там, где оно исчезло, промелькнул зеленовато-голубой проблеск, похожий на какую-то фосфорическую молнию. И сразу -темнота, сплошная, непроглядная, густая. Недаром говорили в старину: "тьма египетская".
Зажигать лампу и привлекать мошкару не хотелось, и я вышел из палатки.
Поднялся легкий ветерок, стало прохладно, и от реки еще сильнее потянуло сыростью и запахом водорослей. Я подошел к самой воде и сел на какую-то корягу, занесенную сюда разливом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46