Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

-- Да, спасибо, -- кивнул Дубов. -- Это очень дельное замечание. Так вам, значит, завязали глаза, и вы поехали?

-- Поехали, -- через силу продолжала Глухарева, -- но по дороге в машину подсели еще несколько человек.

-- Сколько и что за люди?

-- Н-не знаю. Кажется, их было трое. Двое мужчин и одна женщина.

"Уж не участница ли нападения на сберкассу?", смекнул Дубов. A вслух спросил:

-- Может быть, их голоса были вам знакомы? Например, голос женщины?

Анна Сергеевна на минутку задумалась:

-- Знаете, кажется, я даже не слышала ее голоса. Но и в машине, и... и потом все время ощущала запах дешевой косметики.

-- Похоже, мы вышли на след опасной банды, -- радостно потер руки Василий. -- Скорее бы разделаться с тем делом и заняться этим.

-- C каким тем делом? -- поинтересовался Серапионыч.

-- A, пустяки, -- уклонился от прямого ответа Дубов. -- Егор Трофимыч тут подкинул одно деликатное заданьице... Ну хорошо, не будем отвлекаться. Значит, Железякин и те трое над вами надругались, а потом повесили...

-- Нет-нет, сначала повесили, а потом надругались, -- поправила Анна Сергеевна, и ее лицо расплылось в мечтательной улыбке.

-- И где это произошло?

-- В каком-то затхлом помещении. Помню, там очень неприятно пахло бензином и, по-моему, машинным маслом.

-- И как вы думаете, это происходило в Кислоярске или где-то за городом? -- продолжал расспрашивать Василий.

-- Трудно сказать, -- после долгого молчания проговорила Анна Сергеевна. -- Но ехали мы довольно долго.

-- И как ехали? В смысле, ровная была дорога, или вас все время бросало из стороны в сторону?

-- Знаете, сначала ехали очень плавно, потом началась тряска, потом опять ровно, потом еще немного как по колдобинам, а уж потом меня вытащили из машины и повели в то мерзкое помещение. -- Анна Сергеевна в изнеможении откинулась на койку.

-- Анна Сергеевна, если вам трудно говорить, то закончим нашу беседу в другой раз, -- поспешно предложил Дубов.

-- Нет-нет. -- Глухарева приподнялась. -- Мне уже лучше. И я все расскажу вам! Только прошу вас, пусть все это останется между нами. И вас, доктор, тоже прошу...

-- Как вам будет угодно. Анна Сергеевна, а известно ли вам, за что они решили вас убить?

Еще немного помолчав, Глухарева ответила:

-- Знаете, всему своя мера. Да, я оказывала Феликсу услуги, и отнюдь не мелкие, но когда он зашел уж слишком далеко... -- Анна Сергеевна замолкла.

-- Насколько далеко? -- заинтересовался не только Василий, но даже и доктор Серапионыч.

-- Он потребовал, чтобы я... Нет, не спрашивайте! Я решительно отказалась. И тогда он пригрозил, что это плохо кончится. И так оно и кончилось.

-- Пока еще ничего не кончилось, -- покачал головой Дубов. -- На свободе четыре опасных преступника, на совести которых, кроме покушения на ваше убийство, еще и нападение на сберкассу. Так что расследование только начинается. Вы слышали, о чем они разговаривали?

-- В машине они почти все время молчали, а в том страшном помещении говорили и вовсе что-то непонятное. Вы понимаете, в каком я была...

-- Но хоть что-то вы слышали? Постарайтесь вспомнить, это очень важно.

Анна Сергеевна напрягла память:

-- Знаете, я была в каком-то полубессознательном состоянии и сейчас даже сама не уверена, говорили ли они то, что я запомнила. Один из них вроде бы сказал, что всегда завидовал Ильичу и мечтал издавать "Искру" в Цюрихе, и теперь как никогда близок к осуществлению своей мечты. A потом другой сказал: "Надо ее убить, так как она слишком много слышала". Феликс ответил: "Не надо, она и без того повязана крепко, нас не выдаст". Тот, другой, настаивал, что надо повесить, а потом изнасиловать. Тогда они постановили решить вопрос голосованием, и, как я поняла, двое были за, а один -- против.

-- Погодите-погодите, -- перебил ее Василий. -- Но ведь их же было четверо!

-- Видимо, четвертый воздержался, -- предположил Серапионыч.

-- A что было потом -- не помню, -- закончила свой жуткий рассказ Анна Сергеевна. -- Очнулась только здесь.

-- Да, странная история, -- поставил диагноз Василий. -- Анна Сергеевна, тут вам долго оставаться никак нельзя. Если вы можете встать, то я отвезу вас домой.

-- Да, пожалуйста... -- Анна Сергеевна с трудом поднялась со стола и, заботливо поддерживаемая доктором и детективом, побрела к выходу из морга.

"x x x"

O том, каким образом Анна Сергеевна попала в зависимость от Железякина и ему подобных, Дубов узнал позднее. Это произошло еще в студенческие годы, когда комсорг факультета застал ее за чтением запрещенных в то время трудов французского философа маркиза де Сада. Анне грозило исключение из комсомола, ДОCААФа, ОСВОДа и из института, более того, комсомольские вожаки грозились ославить ее как махровую антисоветчицу и извращенку. И тогда в жизни Глухаревой появился некий вежливый человек, обещавший избавить ее от неприятностей, но просивший за это некоторых услуг определенного свойства. Обычная в те годы история, но на дальнейшую судьбу Анны Сергеевны она положила столь тяжелый отпечаток, что вся ее жизнь пошла наперекосяк, хотя внешне она казалась счастливой и преуспевающей дамой.

"x x x"

Несмотря на беспокойную ночь, утром Дубов встал рано и вместо своей конторы отправился прямо в читальный зал городской библиотеки, где попросил подшивку "Панорамы" за последние несколько месяцев. Вспомнив, что господин Разбойников особо штудирует пятничные номера, Василий открыл газету за минувшую пятницу. Там ему сразу бросился в глаза очерк Инессы Харламушкиной "Крах антинародного режима", и детектив начал его пристально изучать. И первое, что его удивило и даже слегка задело -- так это невнятность изложения и полное отсутствие смысла. Очерк начинался так:

"Дорогой читатель! Как говорил Иван Петрович Павлов, чтобы съесть собаку, я обязательно должен крепко обнять тебя и ответить на вопрос -люблю ли я животный мир по-прежнему? Все это, конечно, верно и бесспорно -ни один ученый, даже сам Дмитрий Иваныч Менделеев, еще не опроверг этих теорий крепче любого другого деятеля науки, и стремился сделать научные знания сильнее".

Поскольку и дальнейшие фразы не содержали ничего более-менее осмысленного, то Василий пришел к выводу, что это шифрограмма. Сначала он принялся читать первые буквы каждого слова, потом -- последние, но смысла не прибавилось. Тогда он стал читать каждое второе слово, каждое третье, каждое четвертое и наконец -- каждое пятое. И лишь тогда появился какой-то смысл. Первый абзац зазвучал так:

"Дорогой Петрович, я люблю тебя по-прежнему и даже еще крепче и сильнее".

Овладев ключом, Василий быстро расшифровал всю статью, но кроме любовных излияний и сладостных воспоминаний о прежнем счастье она ничего не содержала. Сыщик отложил газету в сторону и погрузился в логические раздумья:

"Значит, через "Панораму" Харламушкина передает Петровичу свои любовные послания. Предположим, я -- редактор Швондер. Стану ли я публиковать подобные бредовые статьи, не зная их истинного смысла? Естественно, нет. Вывод -- господин Швондер знает или догадывается, кому они предназначены. A если знает редактор, то знают и все сотрудники "Панорамы" -- там ведь тоже не дураки сидят, а способ шифровки больно уж примитивный... A давайте зайдем с другого конца. -- Дубов достал блокнот и еще раз просмотрел список читаемых Разбойниковым газет. -- Ну, с "Панорамой" понятно -- идейно близкое издание. "Кислый флирт" -- тоже объяснимо: он там один, без любви, без ласки, а тут хоть и не особо крутая, но все же эротика. "Кислоярская правда"? Ха, тут вообще вышла комедия. Эта газета лет пятьдесят была районным партийным органом, а в процессе приватизации ее на корню скупил некий капиталист, назначивший редактором свою единомышленницу, радикальную демократку. Так что теперь газета полна антикоммунистических и антинацистских материалов, но выходит под прежней "шапкой" -- даже с орденом Трудового красного знамени. Ну, то, что эту газету Петрович читает, тоже можно объяснить -- еще Суворов говаривал, что врагов надо изучать. Но вот какого дьявола ему в тюрьме "Газета для всех"?.."

Дубов откинулся на спинку библиотечного стула и уставился в давно не беленый потолок. "Газета для всех" существовала целиком и исключительно на рекламе и объявлениях. Если коммерческая реклама оплачивалась, как и в других газетах, в зависимости от страницы и занимаемой площади, то подать частное объявление было проще простого -- для этого надо было купить газету, вырезать специальный талон, заполнить его и отослать в редакцию. И уже в следующем номере объявление о покупке, продаже, знакомстве, обмене и прочее и прочее, появлялось на страницах "Газеты для всех". Василий и сам не так давно подавал туда объявление, когда хотел по сходной цене приобрести для своей конторы подержанную, но в приличном состоянии мебель.

< Назад | Дальше >