Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

- Я старый человек! - тихо, но грозно заговорил он. - Я хочу спокойно дожить свои дни и предстать перед Богом!

Серапионыч слегка придушенным голосом отвечал:

- А сможете ли вы, Ваше Величество, сказать Господу, что сделали на этом свете все, что могли и что должно?

Дормидонт зарычал, как разъяренный лев. Он отбросил галстук Серапионыча, и тот столь резко опустился в кресло, что чуть не упал. Царь с проклятиями смел со стола графин и грохнул кулаком.

- Что ты хочешь от меня, эскулап? Чего добиваешься?! - с тоской и яростью выкрикнул он.

Но Серапионыч молчал, поправляя галстук. Тогда царь склонился через стол и прямо в лицо выкрикнул:

- Чего тебе от меня надобно?!

- Мне ничего не надо, - спокойно отвечал Серапионыч, - это народу надо.

- Что ему надо? - снова выкрикнул Дормидонт.

- Народу, всего-навсего, нужен царь, - развел руками доктор. - Отец и заступник. Чтобы он вышел и сказал всю правду о надвигающейся опасности.

Чтобы люди знали, что царь думает о них, печется о них неустанно. А не заперся в своем тереме, как говорят злые языки, и водку пьет.

Дормидонт устало осел в свое кресло. Прикрыл глаза рукой. В зале повисла тягостная тишина. Серапионыч встал, поправил еще раз галстук и двинулся к дверям. Под его ногами захрустело стекло разбитого графина, но царь даже не поднял взгляда в его сторону. Серапионыч задержался в дверях, глядя на массивную фигуру Дормидонта, застывшую в золоченом кресле. Тихо прикрыл за собой двери и пошел, улыбаясь чему-то своему, чему-то хорошему.

В коридоре Серапионыча перехватил Рыжий:

- Ну как, доктор? - с надеждой спросил он.

Серапионыч неспешно протер пенсне и водрузил на место.

- Лечение было кардинальным и нелегким, - деловито отвечал он. - Но пациент оказался человеком крепким. Так что жить будет.

Произнеся это, Серапионыч с довольной улыбкой двинулся дальше, а Рыжий так и остался стоять в недоумении. Но тут из залы раздался грозный рык, разнесшийся эхом по коридорам и лестницам:

- Рыжий! Подь сюда!

Рыжий вздрогнул, но не от неожиданности, а от удивления. Это был голос царя.

Настоящего царя. Отца и заступника верноподданных своих. Царя, понимающего всю ответственность, лежащую на его плечах, и готового достойно нести это бремя во имя Народа и Отечества.

***

- А неплохой человек ваш градоначальник, - как бы между делом заметил Василий, когда они с Миликтрисой остались вдвоем.

- Не знаю, я с ним не знакома, - равнодушно повела плечами Миликтриса Никодимовна.

- А разве дядя Митяй не...

Миликтриса искренне расхохоталась:

- Дядя Митяй - градоначальник! Но с чего ты это взял?

- Ну, не знаю даже, - смутился Василий. - Он мне показался таким... Детектив запнулся, подбирая подходящее слово. - Солидным, импозантным - в общем, представительным.

- Вообще-то он человек при должности, но чтобы градоначальник - это уж ты хватил... Постой, Савватей Пахомыч, куда ты? Уютная постелька ждет нас!

- Никаких постелек, любимая! - ласково, но твердо пресек Василий любовные поползновения. - Лично меня ждет не постелька, а важное задание.

- Да благословит тебя Господь! - Миликтриса Никодимовна набожно поклонилась образам и осенила крестным знамением спину Дубова, который уже шел к выходу.

От обладательницы "собственного дома в Садовом переулке" детектив решил направиться прямиком на кладбище. Правда, с несколько иными намерениями, чем те, о которых он сказал дяде Митяю. Во всяком случае, вряд ли он ожидал встретить на погребении истинных убийц Данилы Ильича. Во-первых, если бы Анисим и Вячеслав ходили провожать в последний путь всех, кого загубили, то они, скорее всего, просто не вылезали бы с кладбища. А во-вторых, Василий надеялся, что "новые мангазейские" уже отработали даденные им шесть золотых - пять за исполнение и один за срочность.

На похороны Василий шел с иной целью. После гибели Данилы Ильича он, подобно Штирлицу после провала Кэт, остался безо всякой связи с Царь-Городом.

Посылать донесения Рыжему с обычной почтой или специально нанятым вестовым он не хотел - это было бы и долго, и рискованно. Дубов помнил, что Данила Ильич собирался отправить в столицу "верного человека", и надеялся вычислить его среди тех, кто придет отдать долг старому воину.

***

Майор Селезень неспеша, как бы растягивая удовольствие, выложил на стол два туза.

- Взял, - мрачно отозвался Мстислав.

- А теперь две шестерки на погоны, - шлепнул по столу картами майор и плотоядно ухмыльнулся.

- Вот черт, - прошипел Мстислав, - ну не везет, так не везет.

- Подставляй уши, - подвел резюме Селезень.

- Да опухли уже уши, - взвился Мстислав, - мать твою...

- Ты сам сел играть, - с деланным сочувствием развел руками майор.

- Ты не имеешь права подвергать меня пыткам, - продолжал хорохориться Мстислав. - На меня как на военнопленного распространяется действие Женевской конвенции!

- Насколько мне известно, - с ленцой потянулся Селезень, - ни князь Григорий, ни царь Дормидонт Женевскую конвенцию не подписывали. Да и вообще, здесь про такую фигню никто даже и не слыхивал.

Мстислав открыл рот, но не нашелся, что сказать. Только уныло глянул в окно баньки. А майор тем временем все с тем же нарочитым спокойствием продолжал:

- В этом мире с тобой могут поступить, как в нашем с командос. Если ты представляешь ценность, могут обменять. А если нет...

< Назад | Дальше >