Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

"Нечто похожее я уже где-то слышала", -- подумала Надя, пока Иоганн Вольфгангович раскланивался в ответ на сдержанно-вежливые аплодисменты сотрапезников, которых в этот момент высокая поэзия явно волновала меньше всего.

-- По-моему, превосходно, -- высказал свое суждение Александр. -- A теперь, господа, с вашего позволения, я тоже хотел бы прочесть несколько строчек.

-- Неужели и Ваше Величество заразились неизлечимой болезнью сочинительства! -- удивленно воскликнула мадам Сафо, всплеснув полными ручками.

-- Увы, -- покачал головой Александр, -- сам лишенный дара сочинительства, я способен лишь на покровительство... Дело в том, что после Касьяна остались четыре или пять стихотворений, на которые людоед, видимо, не обратил внимания.

Король протянул руку, и Перси подал ему несколько неказистых листков. При этом паж тихо, чтобы остальные не услышали, прошептал:

-- A ведь из этого следует, что людоед, скорее всего, не из поэтов...

Александр величественно кивнул и, бегло просмотрев рукописи, остановился на стихотворении, которое он, по-видимому, счел наиболее подходящим к случаю:

-- Я хотел открыть тебе душу,

Но ты ей предпочла мое тело...

Во все время чтения паж украдкой наблюдал за присутствующими -- не выдаст ли кто-то себя невольным взглядом или жестом. x x x

Увидав боярина Василия, Беовульф очень обрадовался, а когда узнал, что за причина привела к нему вчерашнего гостя, то пришел в неописуемый восторг и в лучших чувствах заключил Дубова в могучие объятия.

-- Так, значит, вас пытались заколоть?! -- взревел Беовульф. -- Ну вы, в природе, даете!.. Да ради бога, живите, сколько хотите, у меня вы будете в полной безопасности, ко мне сюда ни одна сволочь не полезет -- убью! -- И, несколько успокоившись, добавил: -- Боярин Василий, милости прошу пожаловать ко мне в рыцарскую залу, выпьем по кубку старого доброго винца за ваше счастливое спасение!

-- Не откажусь, -- улыбнулся детектив.

Рыцарская зала представляла собою обширное помещение, стены которого в живописном беспорядке были увешаны старинными портретами, боевыми доспехами и охотничьими трофеями.

-- Прошу! -- широким жестом указал Беовульф на огромный стол. Василий отодвинул громоздкое кресло, но непроизвольно вздрогнул: из-под стола с громким лаем выскочила огромная лохматая собака.

-- Грегуар, молчи, шельмец! -- прикрикнул Беовульф. -- Мой любимец, -пояснил он, целуя пса прямо в морду. -- Я его, знаете ли, в честь князя Григория так назвал. Чудная псина, только гадит где попало... -- Беовульф хлопнул в ладоши, и слуги внесли в залу огромный серебряный жбан и два позолоченных кубка.

-- Это мои самые лучшие, -- с гордостью пояснил радушный хозяин, щедро разливая вино. -- Их за верную службу пожаловал моему пращуру, Гильденкранцу, сам королевич Георг.

-- Какой королевич Георг? -- отпил Дубов из кубка.

-- А, ну тот, что основал наше Мухоморье, сиречь Новую Ютландию. Его ведь выгнали из Ютландии, вот он сюда и перебрался.

-- А за что его выгнали? -- заинтересовался Василий.

-- Ну, он там такого начудил, просто любо-дорого! -- захохотал Беовульф. -- Такую потасовку устроил -- папашку своей невесты взял да и зарезал, понимаешь! Как завопит: "Крысы!" -- и шпагой в занавеску раз, и все. А нечего было стоять за занавеской! Во как... В другой раз заявился на совещание королевских советников с медведем на цепи... Вот с этим, -- указал радушный хозяин на изрядно тронутую молью медвежью шкуру, висевшую на стене. -- A когда на самого своего дядюшку, на короля то есть, стал наезжать, так это вообще! Да уж, славные были времена -- не то что сейчас. -- Беовульф горестно вздохнул, подлил себе в кубок мутного вина и опрокинул его в горло. В этом чувствовался опыт и сноровка. -- Ну что, боярин Василий, налить вам еще? -- предложил Беовульф своему гостю.

-- Можно, -- чуть заплетающимся голосом ответил Дубов. В своей Кислоярской действительности он отнюдь не слыл безупречным трезвенником, но и к столь обильным возлияниям не привык.

-- Себе я налью поменьше, -- как бы извиняясь, сказал хозяин. -- Мне ведь на свидание с дамой пора идти. А вы тут продолжайте, сделайте милость.

-- Дама та самая, что вы давеча говорили?

-- Ну конечно! Ах, какая женщина, какая женщина... Мне для нее ничего не жалко, я ей даже свой лучший золотой перстень подарил, вот как!

Василий открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но передумал и вместо этого отпил из кубка немного вина.

-- Ну, я побежал, -- засуетился хозяин. -- А вы тут располагайтесь, чувствуйте, как дома.

-- Извините, я хотел бы немного отдохнуть, -- сказал Василий. -Знаете, после столь бурной ночи...

-- Конечно, конечно! -- понимающе загромыхал Беовульф. -- Слуги укажут вам горницу, и отдыхайте хоть до скончания века! x x x

Королевский летописец Пирум, принявший Чаликову в древлехранилище, расположенном в одной из башен замка, по своей наружности оказался совсем не похожим на тех не очень многочисленных историков, коих Наде довелось увидать воочию, а именно старца Пимена из оперы "Борис Годунов" и кислоярского кандидата исторических наук госпожу Хелен фон Ачкасофф.

Чаликову, а точнее пажа Перси, встретил невысокого роста плотный мужичок в валенках и залатанной серой фуфайке, на фоне которой ярко выделялся пестрый шейный платок. Летописец широким жестом окинул свое хозяйство -- обширное круглое помещение, заставленное старыми комодами и высокими, почти до потолка стеллажами -- и произнес чуть скрипучим голосом:

-- Ну вот, наконец хоть кто-то залюбопытствовал. A то ведь так и пропадут невостребованными сии драгоценные немые свидетели былых веков. Его Величество уже известил меня, дабы я всячески способствовал утолить твою любознательность, о мой дражайший юный друг!

Говоря это, Пирум снял с одного из стульев, также весьма древнего происхождения, ворох пожелтевших бумаг, кинул их на пол и пригласил гостя присесть.

-- Благодарю вас, господин летописец. -- Надя поудобнее устроилась на стуле. -- Для начала мне хотелось бы узнать, как возникло Мухомо... то есть Новая Ютландия.

-- Нет ничего проще, мой юный друг, -- с готовностью откликнулся Пирум. -- Беспристрастные скрижали сберегли немало свидетельств, подлинных и мнимых, тех незапамятных лет, и единственная трудность в том, как отделить зерна истины от плевел вымысла, поелику не все очевидцы одинаково относились к тем давним событиям.

-- Ну так может быть вы расскажете о них так, как лично вы их видите? -- предложила Надя.

-- Увы, скромное положение королевского древлехранителя и летописца не дает мне права истолковывать то, что было, на собственный лад, -высокопарно ответствовал Пирум. -- Мой долг -- быть беспристрастным и непредвзятым повествователем, дабы не уподобиться некоему господину Стобхарду, коий злонамеренно извратил сии давние и кровопролитные деяния на потребу невзыскательным зрителям своих бездарных представлений!

Летописец подошел к стеллажам и, ловко взбежав по приставной лестнице, безошибочно снял с полки старинную книгу.

-- Так слушай же, мой юный друг, -- начал Пирум, спустившись с лестницы и поудобнее устроившись за столом, -- сию повесть о печальных и вместе поучительных событиях, имевших быть более трех столетий тому назад на другом конце мира, вдали от сих мрачных и бесплодных болот!

-- В просто Ютландии? -- догадалась Надя.

-- Именно там. Жил в Ютландии королевич, именем Георг, хотя разные летописцы называют его иными именами, более привычными их наречиям. И вот обуяла сего королевича лютая гордыня, насланная бесами и злыми духами, и ввергла его в отчаяние и бурную безосновную подозрительность: довел он возлюбленную свою девушку до умопомрачения, а ближнего царедворца, мужа мудрого и доблестного, зарубил булатным мечом, приняв за диавола в крысьем обличье. Короля же, дядюшку своего, подозревал он в отравлении бывшего короля, Георгова батюшки, и также тщился умертвить. И завершились все эти безобразия тем, что переполнилась чаша терпения, и Георга изгнали из Ютландского королевства. Тогда он пустился странствовать вместе с приближенными своими, некими... -- Пирум заглянул в книгу и по слогам прочитал: -- Некими вельможами, имя коим Гильденкранц и Розенштерн. И когда после долгих трудных скитаний оказались они в наших краях, то королевич Георг приобрел за вполне умеренную плату обширную часть болот у белопущенского князя Феодора Шушка и, взяв в жены дщерь его Василису, обосновал на сих болотах королевство, кое нарек Новою Ютландией. И надобно тебе сказать, что здесь отпустили его бесы и злые духи, и правил он долго и справедливо, а хозяйствовал весьма рачительно и даже пытался осушать болото, но не успел, а в потомках, увы, не нашел достойных продолжателей своих славных дел. Да вот можешь сам взглянуть.

Пирум подвел Надю к запыленному окну, сиротливо тускневшему меж двух высоченных полок, ломящихся под весом старинных пергаментов, и указал вдаль, где под косыми лучами предзакатного солнца блестели какие-то длинные нити.

-- Это и есть болотоосушительные канавки, -- пояснил Пирум. -- Они тянутся далеко, на много верст. A между ними такие стрелки суши, у нас их прозвали грядками. Но поелику труды короля Георга остались незавершенными, то все так и стоит уже три века. Одна польза, что на этих грядках много грибов водится, и отнюдь не токмо мухоморов.

"Значит, Александр -- еще и прямой потомок князей Шушков, -- отметила Надя. -- Будем это иметь в виду на крайний случай, если ничего не получится с Марфой".

-- A кстати, господин Пирум, -- продолжала Надя, когда они вернулись за стол, -- меня вот еще интересует насчет княжны Марфы...

< Назад | Дальше >