Виктория Платова "Купель дьявола"

Это была чистая правда: картина уже жила во мне, в любой момент я могла вызвать в памяти каждое движение кисти неизвестного мне художника, каждый изгиб мантии девушки, каждую звезду в ее рыжих волосах.

- Ну конечно, - Снегирь улыбнулся. - В молодые годы ты проводила слишком много времени перед зеркалом.

- Теперь мне двадцать девять, и я кардинально изменила поведение, утешила я Снегиря.

- Как ты думаешь, почему она так похожа на тебя?

- Ты же сам сказал о переселении душ. Так что я в отношении этой картины обладаю правом первой ночи.

- Не увлекайся, Кэт, - напутствовал меня Лавруха. - Чует мое сердце, что мы с чертовой доской еще хлебнем.

Почему я не прислушалась тогда к пророческим словам Снегиря?..

Динка встретила меня причитаниями. В основном они касались аномальной для Питера жары: мама с гипертоническим кризом, папа с ишемической болезнью, отпуск не раньше ноября, да еще муж, похоже, бегает на сторону и столуется у какой-то жлобки-буфетчицы с Адмиралтейских верфей. Терпеливо выслушав Динку, я приступила к изложению своей просьбы.

- Я могу посмотреть материалы на кое-каких голландцев? Приблизительно шестнадцатый-восемнадца-тый век?

- Ты же занимаешься прерафаэлитами, - Динка отличалась профессиональной искусствоведческой памятью.

- Именно поэтому! Не читала новых исследований о влиянии Жана Белльгамба и его последователей на "Братство прерафаэлитов"? - тут же слепила горбатого я. Мне совсем не улыбалось посвящать в свои последние перипетии кого бы то ни было.

Заручившись согласием Динки, я приступила к изучению всех доступных мне материалов.

Эрмитажная коллекция голландцев не была особенно обширной, иначе я просто утонула бы в потоке информации. И все равно, к ночи у меня уже кружилась голова от обилия имен или подобия имен - Мастер женских полуфигур, Мастер легенды о святой Марии

Магдалине, Брауншвейгский монограммист... Исследователям не откажешь в логике - чего проще: собрать похожие по манере письма картины и объединить их именем неизвестного автора. Интересно, как назовут художника, если авторство так и не будет установлено? Мастер видения святой Екатерины? Или Мастер скорбного финала святого Себастьяна?.. Я перерыла шестнадцатый век и перешла к семнадцатому - но ничего хотя бы приблизительно похожего так и не обнаружила. Я утешала себе тем, что анализ картины даст нам возможность хотя бы приблизительно установить время ее написания. И тогда поле поиска максимально сузится.

В любом случае остается надеяться только на Лавруху.

Но вечером Лавруха так и не объявился. Я слонялась по дому, меланхолично пробовала читать, просмотрела пару дурацких детективных сериалов по телевизору: сериальных убийц я угадывала с лету, капитан Марич вполне мог бы зачислить меня на довольствие.

- Давай, звони, скотина! - заклинала я молчащий телефон.

И Лавруха откликнулся.

Он позвонил в. половине второго и долго сопел в трубку.

- Ну? - спросила я.

- Ты сидишь? - хрипло пробубнил Лавруха.

- А что?

- Если стоишь, то сядь. Мы провели предварительную экспертизу. Пятнадцатый век. Этой картине цены нет.

Ну конечно же, я знала, я чувствовала, я не могла ошибиться!...

- Бери тачку и приезжай. Немедленно. В реставрационные мастерские, к Ваньке. Тут тебя такое ждет...

- Не мог раньше позвонить.? - я сразу же возненавидела Снегиря. - До мостов пятнадцать минут...

- Пулей из дому! Еще успеешь... Говорил же тебе, меняй свой Васильевский остров на проспект Ветеранов! Или улицу инженера Графтио.

Не дослушав Лавруху, я бросила трубку, втиснулась в джинсы и выскочила из дому. ***

Я уложилась в сроки и добралась до Бергмана за десять минут. Всего и нужно было, что перемахнуть мост лейтенанта Шмидта, проехать площадь Труда и повернуть на Декабристов. Снегирь ждал меня у дверей реставрационных мастерских.

- Давай, колись! - крикнула я ему, едва отпустив машину.

- Не сейчас. Все будет происходить в торжественной обстановке. Сейчас сходим за шампанским, и я представлю вас друг другу.

- Кого?

- Тебя и картину.

Всю дорогу до ближайшего магазинчика "24 часа" и обратно Снегирь хранил молчание. Я видела, чего это ему стоило. Лицо Лаврухи ходило ходуном, щеки вздувались, а рот постоянно растягивался в улыбке. Я начала бояться - как бы Лавруху не разнесло изнутри.

- Если ты не освободишься от тайны в ближайшие пять минут, тебя хватит апоплексический удар, - припугнула я Снегиря.

- Уже хватил, - признался Лавруха. - Как только Ванька снял ее в инфракрасном излучении и мы сделали спектральный анализ.

- Так быстро? - удивилась я.

- Они получили новое оборудование, американское... Компьютерная обработка данных. Ладно, все это неважно. Важно то, что ты умница, Кэт!

...Я знала Ваньку Бергмана много лет, но еще никогда не видела его в таком возбужденном состоянии. Его изящная, построенная по всем правилам золотого сечения лысина то и дело покрывалась испариной, а по вискам струился пот. Ванька сидел на стремянке возле стены, заставленной стеллажами со специальной литературой, и рылся в каком-то журнале.

А на отдельном мольберте у окна, под огромным увеличительным стеклом, стояла картина.

- А вот и мы, - сказал Снегирь и выстрелил в потолок пробкой от шампанского.

- Я нашел, - Бергман обвел нас невидящим взглядом. - Кое-что о нем. Последняя статья в "Вестнике Британской Академии".

- О ком? - я уставилась на Бергмана.

- Об авторе, - ответил за Ваньку Снегирь.

- Вы установили авторство?

- С очень большой долей вероятности. Девяносто девять и девять десятых процента. Сама все увидишь.

Снегирь проворно разлил шампанское по глиняным кружкам.

- Похожа на модель? - спросил он у Бергмана.

- Кто? - Бергман близоруко сощурился.

- Да Катька же! Удивительное сходство.... Ну, друзья мои, за лучший день в нашей жизни.

Снегирь подошел к мольберту и чокнулся с увеличительным стеклом. Затем принялся раскладывать снимки на полу.

- Итак, - голос Снегиря был таким торжественным, что я невольно вздрогнула. - Рубеж веков, что-то около 1498 - 1499 года.

- Пятнадцатый век, - прошептала я.

- Пятнадцатый век, Нидерланды. Полный текст надписи под изображением, Снегирь ткнул в одну из фотографий:

- "Tota pulchra es, amica mea, et macula non est in te".

< Назад | Дальше >