Виктория Платова "Купель дьявола"

Гольтман поперхнулся чаем и покраснел так, как будто я сказала что-то непристойное. Нет, я была не совсем точна в определении: в глазах Иосифа Семеновича промелькнул легкий ужас.

- Почему... почему вы спрашиваете о ней?

- Потому что она была украдена.

- Но ведь... я не указал ее....

- Что значит - не указали? - удивилась я.

- В списке похищенного ее не было.

Ты трижды дура, Кэт! Но кто мог предположить, что у Гольтмана странные отношения с доской. Такие странные, что он даже не хочет афишировать ее похищение. В любом случае картина принадлежит ему. Ему и его покойному дяде. Интересно, кто поставил вопрос против названия картины? И почему нет ее описания?

- Как вы узнали, что она украдена? - не отставал от меня Иосиф Семенович.

- Компетентные органы ведут сейчас оперативную разработку одного нерного антиквара. Есть сведения, что некоторые вещи из украденной коллекции могут быть у него.

- Не поймите меня превратно... Но я вообще не связывал эту картину с ограблением. Час от часу не легче!

- Почему?

- Она хранилась совсем в другом месте. Не там, где все остальные похищенные ценности. Я не мог предположить, - Гольтман вдруг прикусил язык. - Ее нашли?

- Пока нет, но...

- Слава богу! - невыразительное лицо Гольтмана пошло пятнами.

- Я не понимаю вас...

- Я надеюсь, что эта картина никогда не будет найдена, - Иосиф Семенович близко придвинулся ко мне, и я явственно почувствовала запах магнезии, исходящий от его волос. Магнезии и валерьянки. Рука с чашкой повисла как плеть, и несколько капель чая пролилось на мой костюм.

Гольтман не заметил этого.

- Мы постараемся вернуть ее вам. И в самом ближайшем времени, - я осторожно отвела от себя руку с чашкой.

- Вы не знаете. Почему вы ей заинтересовались? Именно ей?

- Я уже говорила вам. Эта картина...

- ...эта картина убила дядю, - выдохнул Иосиф Семенович.

Ничего себе поворотец! Чтобы собраться с мыслями и выбрать верный тон, я качнула голову болванчика. Влево-вправо, влево-вправо, узкие глазки, узкий ротик - все ли ты делаешь верно, Катька, Катенька, Кэт, Катерина Мстиславовна? И не будешь ли ты гореть в аду за свое вранье?..

- О чем вы говорите, Иосиф Семенович? Вы же трезвый человек...

- Хорошо. Я объясню... Я не стал рассказывать следователю, потому что меня сочли бы за сумасшедшего. Я думал, что избавился от нее навсегда.

- Надеюсь, мы сумеем вернуть ее.

- Нет. Никто не требует от вас такого рвения, - Гольтман попытался взять себя в руки. - Я бы предпочел никогда не то что не видеть, но и не слышать о ней.

- Даже если ее рыночная цена составит несколько сот тысяч долларов?

- Сколько бы ни стоила. Это проклятая картина. Она была у дяди всего лишь месяц. И она его убила.

- Насколько я знаю, он умер от инфаркта.

- Какая разница, от чего он умер... Мы не были особенно близки с ним. Дядя Аркаша был вообще замкнутым человеком. Его семьей были его картины, он был одержим ими. Но особая привязанность... Нет, он не был привязан ни к чему, он продавал и покупал, загорался и охладевал. Он никогда не был женат - его картины были его гаремом. Иногда он от них избавлялся, как избавляются от надоевших наложниц. И тотчас же покупал новые. Он был чрезвычайно влюбчивым человеком.

- Очень странный вид влюбленности, вы не находите?

- Он вообще был своеобразным человеком. В прошлом году его пригласили на Рождество - в маленькую деревеньку под Кингисеппом, кажется, она называется Лялицы. Там живет его старый друг по Корабелке, какой-то отошедший от дел публицист. Мизантроп, каких мало, ненавидит людей, потому-то и уехал из Питера много лет назад. Оттуда дядя Аркаша и привез картину.

- Из деревни Лялицы?

Интересно, как Лукаса Устрицу могло занести в богом забытые Лялицы?..

- Да. Это забавная история. Дядя Аркаша рассказал, что эту картину, лицо младшего Гольтмана исказила гримаса гадливости, - эту картину привез после Второй мировой войны отец его друга. Он был военным комендантом небольшого немецкого городка и вроде бы там, в каком-то замке, и разжился этой картиной. Замок принадлежал то ли Герингу, то ли Лею, то ли кому-то из военной немецкой аристократии. Тогда это было принято, трофеи... Пара ружей с инкрустацией, несколько кукол для дочери, посуда, швейная машинка, гобелен и эта картина.

- Занятно, - я подумала о том, что спонтанная версия Лаврухи о старушке из Опочки имеет все шансы на существование.

- Так вот, дяде Аркаше эту картину подарили.

- Хороший подарок.

- Ужасный подарок. Дядя с ней не расставался. Поставил у себя в кабинете....

- И он что, не пригласил экспертов? Не занялся историей картины? - я слабо верила в то, что коллекционер такого класса даже не попытался узнать о ее происхождении.

- Кажется, он кого-то пригласил. Одного или двух. По-моему, даже какого-то иностранца... Я же говорю, мы были не особенно близки. Но когда эта картина появилась в его доме, он просто с ума сошел. Я несколько раз заставал его в кабинете, он часами мог сидеть перед ней. Забросил все. Скажу честно, я боялся к ней подойти. Особенно после того, как остался с ним на несколько часов. У дяди была одна ценная книга, бестиарий тринадцатого века. А я составляю сейчас словарь сюжетов и символов, это моя специализация... Так вот, эту книгу дядя никогда не выносил из кабинета. Он позволил мне работать с ней. Одиннадцатого января, я точно помню дату...

- И что же произошло одиннадцатого января? - мой собственный день рождения, как мило. Если все сложится удачно, я, Лавруха, Жека и двойняшки отметим его где-нибудь за границами нашей многострадальной родины.

- Я остался у него ночевать. Работал в кабинете, за столом. А он сидел в кресле, против картины, она была выставлена на специальном пюпитре... Расстояние между ним и картиной было не слишком велико, и, по-моему, день ото дня сокращалось. Дядя сам говорил мне, что придвигается к ней все ближе, что ему хочется влезть в картину и овладеть этой женщиной.

- Неужели? - я скептически посмотрела на Гольтмана и заложила ногу за ногу.

- Ну, не совсем так, - смутился он. - Я несколько преувеличил. Но общий пафос был именно таким, поверьте.

Поверить в то, что красотка из пятнадцатого века заставила старого козла предаваться греховным мыслям, было трудно. Хотя сюжеты и символы, над которыми корячится младший Гольтман, вполне это допускают.

- И что же произошло одиннадцатого января?

- Так вот, я работал с бестиарием, сидел за письменным столом дяди. Он находится в правом углу, неДалеко от двери и против окна. Картина тоже стояла против окна. Дядя сидел в кресле метрах в двух от картины. По легенде это кресло принадлежало Павлу Первому...

- Не отвлекайтесь, Иосиф Семенович.

- Да-да... так вот, когда часы пробили полночь, я вдруг почувствовал... Заметьте, не увидел, а почувствовал... Что в кабинете что-то неуловимо изменилось. И эти изменения шли от картины.

- И какого рода были изменения? - теперь уже я наклонилась к Гольтману и почему-то понизила голос.

- Мне трудно объяснить... Мне вдруг показалось, что она ожила.

- Кто?

- Нет, не сама картина... Девушка на картине, вот кто! - перешел на трагический шепот Гольтман. - Я даже услышал ее легкий смех. Он как будто звучал в моей голове. И смех этот был... как бы помягче выразиться... Не очень пристойным.

- Как у шлюхи?

< Назад | Дальше >