Виктория Платова "Купель дьявола"

- Ну, как вам сказать, - под его девственно-негодующим взглядом я почувствовала стыд за все достижения человечества в этой области - от "Камасутры" до непристойных картинок в вокзальных туалетах. - Любопытно было бы взглянуть.

Лучше бы я начала с чего-нибудь романтического. С Круглой лютеранской церкви, например. Или со старого Еврейского квартала.

- Я не люблю Амстердам. Не люблю приезжать сюда. Слишком много народа.

- И Лукас ван Остреа тоже так думал?

- Лукас ван Остреа никогда не работал в Амстердаме. В его время это был самый обыкновенный, ничего не значащий городишко.

Теперь все понятно, Херри-бой, можешь не продолжать. Амстердам в его нынешнем виде не застал Лукаса Устрицу, Амстердам принадлежит золотому семнадцатому, рембрандтовскому веку. А Устрица - это самый конец пятнадцатого...

...Херри-бой оказался дрянным экскурсоводом: он нехотя обвез меня вокруг площади Дам и остановился на углу Дамрак. Несколько минут я молча созерцала белеющий вдали памятник Свободы, который был обсижен молодняком, как мухами. Молодняк сидел и лежал прямо на брусчатке: замечательная западноевропейская непосредственность.

- Ну, валяйте, рассказывайте, Херри...

- О том, что я обнаружил? - оживился Херри-бой.

- Об Амстердаме.

Как только он открыл рот, я поняла, что не стоит его мучить. В конце концов, у меня впереди целая неделя, я обязательно вернусь сюда и поброжу по этим улицам. Сама. Без нудного Херри. Он сделал все, чтобы изгадить мне первую встречу с городом, в котором я никогда не была. Он постарался. Он не успокоится, пока не отправится в этот свой Мертвый город вместе со мной. Странное словосочетание - Мертвый город, - совершенно неуместное здесь, в Амстердаме, наполненном людьми, домами, каналами, машинами и велосипедами. Феерическое зрелище, летние каникулы господа бога.

И все же Херри решил подсластить пилюлю: мы проехались с ним по набережным каналов - Аудезайтс Ворберхвал, Сингель, Херенхрахт, Принсенхрахт ("Самый знаменитый из каналов, Катрин, - выдавил из себя бесстрастный Херри-бой. - Он очерчивает границы центра города"), Аудесханс... Амстердам очаровал меня, как очаровывает голая египетская кошка, надменная и исполненная сознания собственной исключительности. Я никогда не была влюблена в Питер, а теперь готова приковать себя цепями к Амстердаму. Когда я вернусь домой, то целыми часами буду стоять перед Новой Голландией, спиной к постылой площади Труда, - еще будучи здесь, я уже знала это.

Через час я попросила у Амстердама пощады.

Для подписания акта о капитуляции была выбрана Рембрандтеплейн, очаровательная площадь со сквером и памятником Рембрандту в самой сердцевине. Площадь кишела маленькими уютными кафе: самое время для позднего обеда. Или раннего ужина. Неужели это я, Катя Соловьева, брожу сейчас по Западной Европе, как по собственной кухне? Я предложила Херри-бою перекусить, но это вполне разумное предложение было почему-то встречено в штыки.

- Не волнуйтесь, Херри, - мягко сказала я. - Я заплачу за себя сама. У меня есть деньги.

- Мне не нравится это место... Эта площадь. Здесь рядом есть другая, Торбекеплейн. Пойдемте туда...

- Но почему? Здесь так мило.

- Пойдемте, - с самым обыкновенным русским нахрапом настаивал Херри-бой.

Странно, Рембрандтсплейн не просто не нравилась Херри-бою, она вызывала в нем активное неприятие. Такое активное, что я вынуждена была повиноваться. Торбекеплейн оказалась совсем недалеко, мы устроились за столиком на террасе кафе и заказали себе салат из цикория и вино. После третьего глотка меня наконец-то осенило.

- Вы просто не любите Рембрандта, Херри!.. Некоторое время Херри-бой молчал: я попала в точку.

- Да. Я не люблю Рембрандта... - сказал наконец он. - Все здесь... как это... ослеплены Рембрандтом. Рембрандтом и Ван Гогом.

А ты, конечно, хотел, чтобы все были ослеплены Лукасом Устрицей, Херри-бой! Чтобы все только о нем и говорили. И чтобы Голландию переименовали в Остреа. И вместо государственного флага поднимали бы на флагштоке шелковую копию какого-нибудь "Запертого сада"! Ревность и обида Херри-боя были такими нелепыми и трогательными одновременно, что мне захотелось погладить его по голове.

- Вы несправедливы, Херри. Рембрандт - великий художник.

- Лукас ван Остреа - вот кто великий художник. А Рембрандт - жалкое подражание. Он украл славу Лукаса. Все они украли...

- Только не говорите об этом искусствоведам, Херри, - я приложила палец к губам. - Иначе они вас просто распнут. И никакого воскрешения на третий день, учтите.

- Лукас - это больше, чем живопись, Катрин. Лукас - это тайна бытия, вы меня понимаете?

Я тяжело вздохнула. Тихо помешанный человек. В каждой клетке его тела сидит Лукас Устрица. В каждой капле его спермы сидит Лукас Устрица. Даже в стеклах его добропорядочных очков видны отблески апокалиптического огня. Лукас Устрица был мастер разводить такой огонь.

- Едемте в ваш Мертвый город, Херри. Иначе вы живьем меня сожрете, и до родины я не доберусь... ***

Если верить указателям, мы ехали в Харлинген.

Вернее, не в сам Харлинген, а в небольшой рыбацкий поселок к северо-востоку. Вот уже несколько часов я не отрываясь наблюдала за Херри-боем. Только сначала меня привлекал пейзаж за окнами машины: все эти маленькие аккуратные города, мельницы, судоходные каналы, шлюзы и дренажные установки. Запах еще невидимого моря присутствовал во всем, даже в выхлопных газах и в стерильных бутербродах, которые Херри-бой покупал на заправках. Он был везде, и я чувствовала его.

- Deus mare, Batavus litora fecit... - улыбаясь, сказал мне Херри-бой. "Бог создал море, а голландцы берега". Это правда, Катрин. Вы скоро поймете это.

С этой минуты я смотрела только на него. Херри-бой, возвращающийся в свое родовое гнездо, к пчело-матке по имени Лукас ван Остреа, - на это стоило взглянуть пристальнее. И чем ближе мы были к Хар-лингену, тем выразительнее становилось лицо Херри-боя. Оно как будто очнулось от зимней спячки и теперь вбирало в себя краски окружающего мира. Обычно безвольный подбородок Херри круто выгнулся, скулы приобрели мужественную основательность, а плоский лоб - рельефность. Теперь горящие, глубоко посаженные глаза вовсе не казались инородными на этом лице: оно приобрело удивительную законченность. Черт возьми, а он красив! Я еду в машине с самым красивым самцом Голландии, который обещает мне тайну. От Херри-боя стали исходить токи совершенно неведомой мне энергии. Если бы он не был аскетом, я назвала бы эту энергию эротической. Но теперь я совсем не была уверена в аскетизме Херри. Теперь я ни в чем не была уверена. Метаморфозы, которые происходили с ним, пугали меня и притягивали одновременно. Я не могла разгадать их, как до этого, еще в Питере, не смогла разгадать тайну картины. Он обещал показать мне нечто из ряда вон - ради этого я приехала в Голландию. Но только ли ради этого? Я приехала, стоило только ему снять телефонную трубку и позвать меня. Заманить в эту марципановую страну, подозрительно смахивающую на табакерку.

- Вы так на меня смотрите, Катрин... - Херри-бой улыбнулся, и улыбка его тоже была эротичной.

- Вовсе нет, - я смутилась так страшно, как будто меня застали за мастурбацией. - Я слушаю вас. Вы ведь говорили...

- Я говорил о Мертвом городе. Он находится на острове, Катрин.

Поздравляю, Катерина Мстиславовна, тебя везут на остров.

- Здесь много островов. Это все борьба моря с сушей, не всегда успешная. Фризские острова как раз напротив Харлингена. Сейчас там масса морских курортов. Но Мертвый город - это совсем другое...

От этой ничего не значащей фразы мне вдруг стало не по себе. "Совсем другое". Херри-бой тоже стал совсем другим. Все свое самаркандское детство я провела в борьбе с ночными страхами: стоило только ночи заползти в комнату, как привычные и изученные до дыр предметы приобретали совершенно фантастические очертания. Они были совсем не тем, за кого выдавали себя днем. Только когда мне исполнилось десять, я окончательно избавилась от этого страха перед ночью. И вот теперь он вернулся снова. Нужно было настоять, чтобы Лавруха поехал со мной...

Мы проскочили Харлинген и - уже в сумерках - добрались до рыбацкого поселка на побережье. Первым делом Херри-бой пробежался по продуктовым лавкам, и скоро заднее сиденье "Форда" было заставлено коробками.

- Вы с ума сошли, Херри. Здесь же на взвод хватит.

- Я не так часто выбираюсь. И потом - у меня гости. Вы - мой гость.

Херри подогнал "Форд" к пристани: он был полон решимости отправиться сейчас же. Пока я наблюдала, как он перегружает коробки в катер, такой же допотопный, как и "Форд", поднялся ветер. От такого любимого мной моря неожиданно пахнуло затхлостью и тленом. Нет, ночное путешествие совсем не прельщало меня.

- Послушайте, Херри, - я попыталась придать голосу максимальную беспечность. - Здесь наверняка есть гостиница. Я могу остаться до утра. А утром вы заберете меня...

- Зачем? - удивился Херри-бой.

- Плыть куда-то ночью...

- Почему куда-то? Вы.чего-то боитесь, Катрин? Вы выглядите очень взволнованной...

- Разве? Просто я полна впечатлений... Новая страна. Вы должны понимать.

- Едемте, - он взял меня за руку.

- Нет, - я с трудом удержалась, чтобы не усесться посреди дороги.

- Я не понимаю, Катрин... - Херри-бой покачал головой, и я вдруг увидела себя его глазами: вздорная русская женщина, устраивающая истерики на пути в бухту. В конце концов, это просто неприлично.

- Ну хорошо... Зайдемте куда-нибудь, пропустим по стаканчику. И я буду готова, обещаю вам...

Он был вынужден согласиться.

Я сама выбрала крошечный кабачок на набережной - прямо против пристани, заставленной лодками, катерами и прогулочными яхтами. Кабачок был выложен бело-голубыми дельфтскими изразцами, которые обожают туристы, и украшен медными гравюрами с видами старой Голландии.

Херри-боя здесь хорошо знали: он то и дело отвечал на приветствия. Пару раз я перехватила недвусмысленные добродушные взгляды: судя по всему, меня посчитали за девушку Херри-боя. А официантка - пожилая матрона в кломпах и залитом соусом переднике - даже подмигнула мне: не упускай свой шанс, девочка. Херри-бой - парень что надо! В кабачке с развеселым названием "Приют девственницы" я успокоилась окончательно. Отсюда просматривались указатели на пристани, и я сразу же нашла то, что искала: "МЕРТВЫЙ ГОРОД ОСТРЕА. ЭКСКУРСИИ". Похоже, это действительно не гнездо Дракулы, а уважаемый музей. И Херри-бой - уважаемый смотритель музея. Его директор и старший научный сотрудник.

- Вы обещали рассказать мне, Катрин.

< Назад | Дальше >