Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

-- В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, -- нехотя заговорила Софья, -- а этот мерзавец всучил мне...

-- Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, -хладнокровно перебил детектив. -- Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. -- Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая -- говорить или не говорить. -- Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? -- Софья покачала головой. -- А, догадался! -- немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. -- Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента...

-- Нет-нет, ну что вы! -- испуганно возмутилась Кассирова.

-- Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, -- снова вмешался Серапионыч. -- Расскажите ему все как есть.

-- Ну ладно, -- наконец-то решилась Кассирова, -- речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.

-- Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? -- уточнил Дубов.

-- Я не хотела! -- чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. -- Но обстоятельства вынудили меня... Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!

-- А вы, как я понимаю, литературный профессионал, -- не без ехидства заметил Дубов.

-- Василий Николаич, ну зачем вы так, -- с упреком покачал головой Серапионыч. -- Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы...

-- Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, -- перебила Кассирова, -- и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.

-- Да уж, причина более чем уважительная, -- старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.

-- Господин Дубов, -- патетически подхватила поэтесса, -- выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма "Смерть на Ниле" будет открываться посвящением лично вам!

И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:

-- Это было давно, это было в Древнем Египте,

В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.

Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,

Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.

Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,

Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,

И стала мне жизнь постыла, любви лишенной...

Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:

-- И вот однажды, молясь в опустевшем храме,

Я услыхала голос, и этот голос промолвил:

"Будет тебе за любовь за твою награда.

Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато

В месте надежном, и стражей надежных приставил

На берегу священном священного Нила,

А сторожами поставил двух крокодилов священных...

Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов "Чу! Идет жрец Омона!", детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:

-- Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.

-- Ах да, извините, я несколько увлеклась, -- смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. -- Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к "стенке" -- ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами...

-- Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой "стенки", -- как бы между прочим заметил Василий.

-- Что же дурного в том, что художники продают свои картины? -удивился Серапионыч.

-- Если бы художники, -- махнул рукой Дубов, -- и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину "Пастушок с огурцом", и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.

-- Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне -- дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.

-- Просто они к незнакомым относятся настороженно, -- заметил Дубов. -Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы "навариться".

-- Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, -продолжала Кассирова. -- А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.

-- И вы предложили ему выгодную сделку?

-- Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается "после вчерашнего". Но он сам со мною заговорил -- сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.

-- Вот как! -- хмыкнул Серапионыч. А Дубов что-то черкнул себе в блокнот.

-- Да-да, и этот человек проявил немалую осведомленность в творчестве кислоярских поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же я не выдержала и сказала, кто я, то он тут же бросился целовать мне руки и попросил дать автограф. Проклятый обольститель!

-- Ну понятно, -- усмехнулся Василий, -- и тогда вы совсем растаяли и рассказали ему о бабушкиных письмах.

-- Увы, -- трагически развела руками Софья. -- Вы ведь знаете, какие мы, люди искусства, доверчивые и непрактичные!

"Как же, слышали мы эти сказки", подумал Василий, а вслух спросил:

-- И на чем же вы с ним столковались?

< Назад | Дальше >