Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

- Совершенно верно, - отчеканил Дубов. - Я с полной ответственностью утверждаю, что вы - бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!

А хозяин ничего и не отрицал - он продолжал возиться с самоваром.

- Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, - продолжал Дубов. - Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.

Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:

- Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров - это Козицкий?

Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии - погиб...

Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:

- А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.

- За оружие, - вставила Надя.

- За оружие и боеприпасы, - подтвердил Василий. - Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно - в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата - на восточном выезде из города грузовик 33-33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать...

- Он погиб? - вскрикнул хозяин.

- Кто, Костя? Жив и здоров, - успокоил его Василий.

- Слава богу! - прошептал Козицкий. - Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его...

- Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, - мягко сказала Надя. - Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.

- Дальнейшее представляется мне так, - продолжал Дубов. - Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для "отмазки" перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. - Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: - Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.

- В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, - вздохнув, сказал Козицкий. - И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны - раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу... - Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

- То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

- Вы совершенно правы, господин Дубов, - спокойно сказал Козицкий. Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

- Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, - чуть смутился Василий.

- Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места... - Василий на минутку задумался. - Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?

- Да, - кратко ответил Козицкий. - Я заехал на полигон, но запутался в многочисленных дорогах - ведь раньше я там никогда не бывал. А уже близился вечер, да и бензин заканчивался. Нужно было что-то делать, и я не нашел ничего лучшего, как загнать грузовик в заброшенный бункер. Но тут вдруг начался налет. Наверно, они заметили, что по бывшему полигону что-то движется и решили на всякий случай скинуть бомбу. Должно быть, завалило въезд в бункер, и я оказался в кромешной тьме. Я и сейчас без содрогания не могу вспомнить, как шарил по стенам моего склепа и всюду натыкался на шершавый холодный камень... Но потом немного освоился и, обдирая до крови пальцы, прорыл небольшой лаз и выбрался наружу. Ну а остальное вам, должно быть, известно не хуже, чем мне. Я сказался беженцем по фамилии Сидоров, поселился здесь, в Субботине, и продолжал, по мере возможностей, научную работу. - Всеволод Борисович тяжело вздохнул. - Но теперь, как я понимаю, ей пришел конец?

- Всеволод Борисович, мы могли бы взглянуть на ваши сокровища? спросил Дубов.

- Отчего же нет, - невесело усмехнулся директор. - Взгляните, пока можно.

Очень скоро они будут распроданы, а скорее всего - разворованы, я сгину в подвалах Придурильской охранки, а вам наш президент торжественно вручит какой-нибудь орден...

- Нет-нет, Всеволод Борисович, вы нас, кажется, принимаете не за тех, возразила Чаликова. - По крайней мере, с Придурильской охранкой мы ничего общего не имеем.

- Знаете, я уже никому не верю, - задумчиво откликнулся директор. - Но мне кажется, что вы явились не со злыми намерениями.

- Мы явились в поисках истины! - заявил Василий.

- А что есть истина? - резко обернулся к нему Козицкий. - Я веду... то есть искусствовед-любитель Сидоров ведет обширную переписку со всем светом, в том числе и с коллегами бывшего директора музея Козицкого. И наверняка многие из них догадываются, что Сидоров - это и есть Козицкий, но вида не подают, потому как понимают, что иначе... Ну да вы сами знаете.

- Да, конечно, - кивнула Надя, вспомнив зверское лицо Мстислава.

- Между прочим, я переписываюсь также с одним человеком, живущим в окрестностях Калининграда, - продолжал Всеволод Борисович. - Конечно, открыто он об этом не пишет, но из писем я понял, что он скрывает часть Янтарной комнаты. Этот человек тоже отлично понимает, что если он откроет истину, то все будет просто-напросто разворовано. Истина - это прекрасно, я сам за истину, но когда она становится личной собственностью непорядочных людей, то стоит подумать - а не придержать ли ее под спудом до лучших времен?

- Я с вами не согласен, - раздумчиво ответил Василий, - но и мешать вам не намерен... Нет, я не вправе брать на себя роль судьи.

- Вы хотели посмотреть на музейные ценности? - прервал вновь возникшее молчание Козицкий. - Что ж, я готов их вам показать. Но дождемся ночи днем нас могут увидеть.

***

В прохладной тьме директор карабкался по осыпающемуся склону, освещая свой путь керосиновой лампой "летучая мышь". Он пыхтел, отдувался, но Василий с Надей еле поспевали за ним. Всеволод Борисович знал каждый камушек на этом склоне, и сей нелегкий путь был ему привычен. А главное в радость. Он шел в свой Храм. А дорога, ведущая к Храму, всегда трудна, но радостна. И он служил своим богам внутри этого мрачного, поросшего корявым кустарником холма. Он знал, зачем карабкается по неверному склону, знал, зачем корпит ночами над рукописями, знал, зачем живет. И Василий мог бы позавидовать ему, если бы сам не был столь же одержимым служителем своей богини - Фемиды.

Козицкий отвернул в сторону огромный булыжник, прикрывавший мрачный лаз.

Согнувшись, на четвереньках, они проникли в таинственные глубины холма.

Узкая нора, по которой они ползли, казалась бесконечной. И страх наступал им на пятки - казалось, что холм сейчас осядет и погребет их под собой. И никто даже не узнает, куда они исчезли.

- Все это похоже на страшную фантастику, - сказал Василий, чтобы как-то отвлечься от охватывающего ужаса. - Теперь я не удивляюсь, что возникла легенда о похищении вашего грузовика инопланетянами.

- Эту легенду придумал я, - ответил Козицкий. - На случай, если бы кто-то случайно заметил меня на полигоне и вообще - для того, чтобы подпустить побольше туману. Ведь люди так склонны верить подобным сказкам!

И как-то внезапно лаз закончился. Василий и Надя осторожно поднялись на ноги и стали оглядываться. В неверном свете керосиновой лампы вырисовывались темные бетонные стены огромного помещения. Посредине стоял покрытый толстым слоем пыли грузовик. К его заднему борту была приставлена небольшая лесенка.

Директор поднялся по ней, откинул брезент, и Надежда представила себе, что это вовсе и не грузовик Зил-130, а старинный испанский галион, груженый сокровищами исчезнувшей навсегда цивилизации. Цивилизации далекой, как Марс, и непонятной, как ацтекские письмена. Но породившей прекрасные творения искусства, которые уже непонятны вздорным и измельчавшим потомкам. Те, кто должен был наследовать эти сокровища, погрязли в стяжательстве и наживе.

Тот, кто не имеет собственной культуры, не в состоянии понять и чужую. И вот остался один - хранитель не сокровищ, но реликвий прошлой культуры, тот, кто понимает, что уйдут в небытие озлобленные дикари и народится новая цивилизация, и новые люди смогут принять в свои руки, не замаранные чужой кровью и награбленным златом, дар великих предков, и возобновится связь времен. Торжественная тишина повисла в темной пещере. Всеволод Борисович как бы передал Василию и Наде часть той ответственности, которую по велению судьбы взял на себя. Ответственность перед культурой. Ответственность перед человечеством. И они почувствовали всю ее тяжесть. Василий присел на последнюю ступеньку лестницы и невидящим взором уставился в темноту. Надо было сделать выбор, такой, чтобы потом не стыдиться самого себя всю жизнь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БЕСЫ

Обеды в ресторанчике "Три яйца всмятку" были уже в какой-то степени традиционными. Конечно, когда Дубов и его друзья находились в городе. И разговоры за десертом тоже велись традиционные - о всякой небывальщине.

< Назад | Дальше >