Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

- Увы, - развел руками глава сыскного приказа, - несколько дней назад он исчез из Царь-Города, и ни слуху, ни духу... Ну ладно, Серапионыч, хватит об этом, да еще и на ночь глядя. - Пал Палыч заглянул в дневную сводку. - Давайте о чем-нибудь повеселее. Вот, например, сообщение из Боярской Думы.

- Любопытненько, - набулькал Серапионыч в чашку из любимой скляночки.

Пал Палыч с выражением зачитал:

- "Слободская девка Маруська, выйдя за водой, застала своего жениха Ивашку лобызавшимся возле колодца с соседкой Нюркой, много известной всей Семеновской слободке своим веселым поведением. Увидя сие, Маруська ударила Ивашку по голове ведром, отчего ему на пол дня память отшибло, а оную деву Нюрку, дабы неповадно ей было, зело оттаскала за волосья..."

- Где, прямо в Боярской Думе? - несколько удивился Серапионыч.

- Ах, извините, я не там читаю, - спохватился Пал Палыч. - Но вообще вы не подумайте чего дурного, народ-то у нас смирный... Ага, вот: "В Думе обсуждали вопрос отрешнения от власти царя Дормидонта, и на этом сошлись мнения многих бояр. Разноголосицу вызвало то, что должно воспоследовать за смещением царя. Боярин Илюхин склонял Думу к созыву Народного Собора, дабы на нем низложить Дормидонта и избрать нового, достойнейшего Государя. Зато боярин Иосиф порывался тут же, прямо в Думе, провозгласить царем князя Длиннорукого. Сам же столичный градоначальник молча слушал сии речи, а затем поднялся и, поблагодарив своих приверженцев за доверие, решительно отказался от всяких притязаний на престол и призвал бояр и народ поддержать законного Государя Дормидонта Петровича. Однако, садясь на место, он бросил боярину Иосифу непонятные слова: "Не спешите, плод еще не созрел"...

- М-да, еще не созрел, - как бы про себя пробормотал Серапионыч. - Но очень скоро созреет.

- Что вы говорите? - оторвался от занимательного чтива Пал Палыч.

- А, нет, это я так, своим мыслям. Пожалуйста, продолжайте.

Пал Палыч продолжил:

-"В самый разгар жарких споров пришло известие, что в Боярскую Думу едет царь. По сему поводу боярин Илюхин сказал: "Наконец-то наш Государь образумился и решил самолично объявить о своем отречении". Вослед за известием явился и сам Государь Дормидонт Петрович. Был он грозен, но спокоен. И сказал речь краткую, но дельную, что Отечество в опасности и что отринуть надо раздоры и всем сплотиться перед лицом угрозы. Когда же Государь завершил речь, то все дружно зарукоплескали, а боярин Иосиф вскочил с места и запел Дормидонту Петровичу "Многая лета", в чем был усердно поддержан князем Длинноруким. По окончании пения градоначальник попытался было броситься Государю в объятия, но тот уклонился от оных и покинул Думу".

- Пал Палыч отложил свиток. - Ну и дела творятся в нашем богоспасаемом Отечестве! Неужели Господь наконец-то вразумил нашего Государя? - И Пал Палыч, отставив чашку с остывшим чаем, сотворил крестное знамение.

Серапионыч лишь еле заметно улыбнулся - он не стал говорить главе сыскного приказа о своей скромной лепте, внесенной в дело вразумления Кислоярского правителя.

***

Василий Дубов, Антип и Мисаил уже довольно долго кружили по жутким подземельям княжеской усыпальницы, однако многочисленные коридоры все время уводили их куда-то в сторону от направления, указуемого стрелкой на компасе.

- Ничего, ребятки, не волнуйтесь, все будет хорошо, - подбадривал детектив скоморохов, но и сам он уже начинал не на шутку тревожиться. Впрочем, Василий догадывался, в чем причина: за последние дни на городской рынок было "вброшено" меньше "лягушачьих" монет, чем в начале их пребывания в Новой Мангазее, а деньги в тайнике, как Василий понял из записей на свитке, находились в постоянном движении. Так что перебои в работе компаса можно было объяснить меньшим количеством в тайнике тех монет, которые, собственно, и притягивали чудо-стрелку.

От этих неприятных мыслей Дубова отвлек страшный грохот за спиной, а затем не менее дикий вопль. Непроизвольно вздрогнув, детектив обернулся и увидал, что Мисаил лежит под каким-то рыцарем в доспехах, а Антип пытается его оттуда вызволить. Поставив светильник на шершавый пол, Василий бросился на помощь, и вскоре Мисаил с трудом встал на ноги.

- Да вот видишь, Савватей Пахомыч, мы тут впотемках задели этого истукана, - указал Антип на мумию в латах и кольчуге, лежащую поперек прохода, - он и обвалился.

- Надо бы поставить на место, - покачал головой Василий.

- Бесполезно, - проворчал Мисаил, потирая ушибленную коленку. - Понесла же нас нечистая в эту чертову усыпальницу! Так я и знал, что добром все это не кончится...

- Ну так давайте его хотя бы посадим, - указал Василий в нишу, из которой свалился доблестный витязь.

- Попробовать можно. - Антип поплевал себе на ладони и отважно взялся за ржавые доспехи.

Когда покойник был кое-как усажен на прежнее место, Василий глянул на компас - и взвыл куда безрадостнее, чем даже Мисаил под покойником.

- Что такое? - переполошились скоморохи.

- Все, мы окончательно сбились со следа, - совладав с первыми эмоциями, сообщил Дубов. - Стрелка работает только до первых петухов.

- Но ведь здесь же нет петухов, - пожал плечами Антип.

- Зато там есть! - указал Василий куда-то вверх. - И они уже откукарекали. Теперь мы тут как слепые котята.

- Что же делать?! - еще больше всполошились скоморохи.

- Ну, все не так страшно, - принялся детектив успокаивать своих товарищей. - Дождемся следующей ночи и уже тогда...

- Что?!!! - позабыв о боли в коленке, вскочил Мисаил. - Провести здесь всю ночь и весь день?! Здесь, в сем царстве мертвых, где каждый камень вопиет о бренности этого, как его...

- О бренности всего сущего, - подсказал Антип и пояснил: - Это из гишпанской трагедии "Богатеи тоже стенают", часть последняя.

- Ну вот. А мы с вами не такие уж богатеи, нам стенать не положено, - с деланной бодростью заявил Василий. - И вообще, надо беречь свет. Детектив загасил светильник, и их окутала гулкая тьма, в которой вековая затхлость гробового подземелья казалась еще нестерпимей, а вздохи Мисаила походили на стенания неприкаянных душ.

***

Майор Селезень аккуратно, можно даже сказать - любовно укладывал дерн вокруг свежевырытого окопчика. Васятка сидел рядом и задумчиво смотрел на большую луну, заливающую своим белесым светом холмы и луга, мост и дорогу.

- Дядя Саша, - внезапно спросил он, - а кем вы были в своей стране?

- Сначала я был военным, - не отрываясь от дела, отвечал майор, - а потом пытался стать политиком. - При этом Селезень криво усмехнулся. - А почему "был"? - в свою очередь спросил он.

Васятка замялся:

- Если честно, дядь Саша, то мне кажется, что вам не очень-то и хочется возвращаться в свою страну.

- М-да, - покачал головой майор.

А Васятка уже более уверенно продолжал:

- Я думаю, то, чем вы занимались там, люди не ценили по достоинству. И вы чувствовали себя ненужным. А здесь, у нас, вы делаете то, что другие не умеют или не хотят делать. В общем, здесь вы нужны. И вы можете сделать для людей много полезного. А ведь каждому честному человеку хочется ощущать, что ты нужен. Что не зря на свете живешь. Не зря хлеб ешь.

- Ну, ты у нас еще и философ, - рассмеялся майор и потрепал мальчишку по загривку.

- А что, я не прав? - вскинулся Васятка.

- Да нет, прав. - вздохнул Селезень. - В нашем мире, то есть, я хотел сказать, в нашей стране, ни честность, ни смелость не ценятся. У нас у кого денег больше, тот и герой, тому и почет. Увы.

Майор сел на край окопчика и задумчиво посмотрел куда-то вдаль.

< Назад | Дальше >