Елизавета Кожухова "Искусство наступать на швабру"

-- Омара Хайяма знаю, -- радостно закивала Надя, -- так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.

А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси -- звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности. x x x

Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили -- дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве.

-- Ну, здравствуй, Соловей, -- радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. -- Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!

-- Вчера уже видались, -- буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок.

-- То был не я, -- ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. -- Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!

-- A хрен вас разберет, -- проворчал Петрович, -- кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!

-- Да я всегда стоял за бедный люд! -- с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. -- За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу!

-- Врешь ты, князь, -- покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. -- Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь -- не с руки мне теперь с тобою растабарывать.

-- По делу, еще как по делу! -- с жаром подхватил Длиннорукий. -- Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра.

-- A это еще зачем? -- с подозрением прищурился на Длиннорукого Петрович. -- Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме...

-- Оставайся, пожалуй, -- не стал особо настаивать Длиннорукий, -- да только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.

-- Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, -- пробурчал Петрович.

-- Могу и не мудрено, -- бросил бывший градоначальник. -- Покамест ты тут гребешь дерьмо лопатой, мухоморский народ стонет под гнетом противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь ему сбросить тяжкие оковы? -- Князь утер вспотевшую лысину и выжидательно уставился на Петровича.

-- A-а-а, грабить будем! -- наконец дошло до того. -- Ну, это я завсегда согласен. -- И, спохватившись, торопливо добавил: -- Токмо справедливости для.

-- Ну вот и договорились. -- Князь развязал мешок и принялся вытаскивать оттуда какие-то поношенные шмотки. -- Давай поищем для тебя чего-нибудь. A то, знаешь ли, у посланника князя Григория не должно быть в помощниках такого оборванца.

Потирая пострадавшие места, Петрович слез с топчана и принялся разглядывать одежду -- старые кафтаны, дырявые штаны, стоптанные сапоги и потертые шапки.

-- A, ну вот, кажется, что-то более-менее подходящее, -- обрадовался Длиннорукий и извлек из кучи изрядно протертые, но на вид еще достаточно крепкие штаны ядовито-малиновой окраски. -- Примерь-ка, а потом княжеские швецы подошьют.

-- Дрянь какая-то, -- скривился Петрович.

-- Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, -- вздохнул князь, -- но все лучше, чем твои отрепья.

Петрович отвернулся и нехотя стянул с себя многократно стиранные, но все равно весьма дурно пахнущие портки. Затем он взялся было за малиновые штаны, но в этот миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало. Петрович обернулся и увидел лежащего на нечистом полу князя Длиннорукого.

-- Эй, князь, чего с тобой! -- всполошился душегуб. -- Ну вот, не было печали, так черти прислали...

Но тут, к своему облегчению, Петрович увидел, что Длиннорукий открыл глаза.

-- Слава те господи, не помер, -- пробормотал Петрович. -- A то возись тут с покойником...

-- От счастья не умирают, -- слабым голосом произнес князь. -- Нынче я обрел брата, которого потерял почти полвека тому обратно...

-- Чего ты бредишь? -- раздраженно бросил Петрович, помогая князю подняться с пола. -- Какого еще брата?

-- Тебя, -- кратко ответил Длиннорукий и, пошатнувшись, вынужден был присесть на топчан. Тот скрипнул, но выдержал.

"Все, с ума князь спятил", подумал Петрович и на всякий случай отошел подальше, насколько позволяли невеликие размеры каморки.

A Длиннорукий наконец-то оправился и приступил к объяснениям:

-- Я это понял, когда ты снял штаны, чтобы переодеться, и я увидал у тебя на заднице родимое пятно. Да-да, то самое, похожее на скрещенные косу и кувалду.

-- Ну и что? -- толком еще ничего не понимая, спросил Петрович и машинально натянул на себя новые старые штаны.

-- A дело вот в чем, -- начал свой рассказ князь Длиннорукий, -когда-то, почти пятьдесят лет назад, по большой дороге на телеге ехала одна семья -- муж, жена и двое детей. И тут на них напали какие-то лиходеи. Не найдя ничего сколько-то ценного, они убили родителей, но старший из мальчиков успел убежать и видел из-за придорожных кустов, как... -- Князь содрогнулся от нахлынувших воспоминаний. -- В общем, как погибли его отец и мать и как его брата, совсем еще маленького, злодеи унесли куда-то в лес. A я так бы и пропал на дороге, если бы не проезжавший в карете князь Михаил Длиннорукий. Он подобрал меня и усыновил и воспитывал, ничем не выделяя среди собственных детей. Но я-то всегда помнил о том, что я не настоящий, урожденный князь Длиннорукий, и стремился всего достичь собственным трудом и упорством, не уповая на одну только знатность происхождения. И вот когда я достиг немалых степеней, то всячески старался изловить Соловья и узнать, что он сделал с моим братом...

-- Он умер, -- вздохнул Петрович. -- Вот уж двенадцать годов как. Значит, мой батька, покойный Соловей-разбойник, на самом деле никакой не батька? Вообще-то я слыхивал от своих стариков-разбойников, что будто бы он был бездетным и усыновил меня, чтобы оставить после себя наследника, но решил, что это они просто выдумывают. Ну, чтобы оспорить мои права предводителя. A выходит -- так оно все и было... Брат мой! -- нечеловеческим голосом взвизгнул Петрович и бросился к Длиннорукому.

-- Наконец-то я нашел тебя! -- со слезами в голосе воскликнул беглый градоначальник и раскрыл объятия своему новообретенному брату.

-- Ну, что там за шум? -- с этими словами на пороге каморки возник княжеский конюшенный. Однако, увидев Петровича и Длиннорукого, все понял и тихо удалился. Если бы кто-то пригляделся в эту минуту к конюшенному, то не поверил бы -- по заросшим густой бородой щекам этого хама и грубияна катилась слеза умиления. x x x

Едва стемнело, из рощи выскользнули три человека, еле различимые в сумерках. Прошелестев по траве, они остановились посреди полянки, возле огромного валуна. Самый здоровенный из них, в золотой цепи, поблескивающей в тусклом свете луны, принялся деловито обходить вокруг камня, примеряясь к нему в различных позах. Двое других молча наблюдали за своим сообщником. Наконец, первый опустился на колени и, издав дикий рев, попытался сдвинуть глыбу с места.

-- Тише, не ори, -- сказал один из его сообщников, -- ты же там всех перебудишь. -- Эти слова относились к замку князя Григория, мощные башни и могучие стены которого чернели вдали.

-- Ну так сами его и сковыривайте, -- пробурчал носитель цепи. -- Я вам не камнеломщик, а доблестный рыцарь Беовульф!.. И вообще, неплохо бы подкрепиться.

Беовульф извлек из сумы бутыль с остатками вина и вылил их себе в глотку:

-- Вот теперь другое дело. На помощь, друзья мои!

Беовульф вновь опустился на траву перед камнем, Дубов и Грендель пристроились рядом, и на сей раз общие усилия увенчались успехом: глыба сначала медленно сдвинулась с мертвой точки, где стояла, наверное, уже лет сто, а затем с грохотом опрокинулась на пожухшую траву, обнаружив под собой зияющую дыру.

-- Только бы не заметили, -- опасливо покачал головой боярин Василий. -- Иначе не сносить нам головы.

-- Пустяки, главное -- вход открыли! -- загоготал Беовульф и первым отважно опустил ногу в разверзшуюся яму.

Едва спутники ступили в подземный ход, как на них пахнуло мертвящей затхлостью. Василий зажег предусмотрительно захваченную масляную лампу, и очень вовремя: они опускались в мрачное подземелье по каменной лестнице, ступеньки которой были вроде бы целы, но настолько склизки от поросших на них мхов и плесени, что ноги легко соскальзывали по ним.

-- Идите осторожно, чтобы не сломать шею, -- сказал Василий и невольно содрогнулся от своего голоса, отразившегося в низких каменных сводах.

< Назад | Дальше >